Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Наш самолет должен был приземлиться для ремонта на короткую взлетную полосу в джунглях, в самом сердце нефтяных месторождений эквадорской Амазонки, в нескольких милях от границы с Колумбией. Мы летели над девственным тропическим лесом, вдоль реки, блестевшей, как голубая атласная лента. Но вода вдруг резко почернела, когда мы пролетали над глубокими разрезами в красной почве, указывающими на места пролегания нефтепроводов.

Наш отель находился на грязной улице, где полудохлые собаки и проститутки делили углы под вечно оранжевым небом, освещенным вышками нефтяных скважин. Вручая ключи от номеров, консьерж посоветовал нам забаррикадировать двери комодами и ночью не выходить из своих номеров. В холле стояла клетка с красными ара, отрешенно глядящими в окно, где попрошайничали полуголые дети, а мальчики не старше двенадцати лет с АК-47, свисающими с плеч, охраняли дома наркоторговцев. Ночь прошла без инцидентов.

На следующее утро, как только солнце поднялось над окутанными туманом джунглями, мы вылетели. Прямо под нами лежал ощетинившийся город в кольце радужных отстойников нефтехимических отходов, которым несть числа. Следы вендиго.

Они повсюду, куда ни глянь. Их можно найти на дне озера Онондага и на варварски вырубленном склоне Берегового хребта орегонского побережья, где земляные оползни сходят в реку. Они там, где угольные компании срезают верхушки гор в Западной Вирджинии, а также в масляных нефтяных разводах на пляжах Мексиканского залива. Квадратные километры промышленной сои, алмазные рудники в Руанде, шкафы, набитые одеждой, – все это приметы ненасытного потребления, следы, оставленные вендиго. И, похоже, он успел покусать очень многих. Их всегда можно встретить в торговых центрах, они присматриваются к вашей ферме, планируя расчистить ее под новое строительство, баллотируются в конгресс.

Мы все соучастники этого.

Мы позволили «рынку» определять наши ценности, и теперь подвергшееся переоценке всеобщее благо, похоже, зависит от расточительного образа жизни, который обогащает торговцев, разоряя землю и обедняя наши души.

Поучительные повествования о вендиго возникли в социуме, основанном на общности, где взаимообмен и поддержка помогали выживать, а жадность делала индивидуума опасным для всего сообщества. В старые времена людей, подвергавших своих соплеменников опасности тем, что присваивали себе слишком много благ, сначала наставляли, затем подвергали осуждению и, если это не помогало, изгоняли. Возможно, легенда о вендиго родилась из воспоминаний об изгнанных, обреченных на голод, одиночество и вечные скитания, мстя тем, кто отверг их. Быть изгоем – ужасное наказание, означающее оказаться вне зоны взаимной поддержки, когда никто не поделится с тобой и никто о тебе не позаботится.

Помню, как однажды я шла по улице на Манхэттене и видела, как теплый свет из окна роскошного дома лился на тротуар, где какой-то человек копался в мусоре в поисках еды. Быть может, мы, с нашей одержимостью частной собственностью, все стали добровольными изгоями в своих одиноких углах. Мы сами себя делаем таковыми, тратя наши прекрасную, нашу единственную жизнь на то, чтобы заработать больше денег и купить больше товаров, которые, может, и накормят, но никогда не принесут чувства удовлетворения. Это путь вендиго, хитрая уловка, чтобы заставить нас поверить в то, что обладание вещами утолит наш голод, что это то, к чему нужно стремиться.

В более широком смысле мы, похоже, живем в эпоху экономики вендиго, основанной на сфабрикованном спросе и маниакальном чрезмерном потреблении. Проводя систематическую политику санкционированной алчности и стяжательства, сильные мира сего призывают нас дать волю тем побуждениям, которые коренные народы всегда стремились в себе обуздать.

Но у меня есть опасения гораздо более серьезные, чем признание того, что внутри каждого из нас живет вендиго. Больше всего меня пугает, что однажды мир вывернется наизнанку и темная сторона будет казаться светлой. Потворствование корыстолюбию, которое наш народ всегда считал отвратительным, теперь выдается за признак успеха. Нас призывают восхищаться тем, что считалось непростительным. Образ мышления, ориентированный на потребление, маскируется под так называемое «качество жизни», но на самом деле пожирает нас изнутри. Как если бы мы присутствовали на пиру и пытались безуспешно насытить яствами пустоту, черную дыру бездонного желудка. Мы выпустили монстра на волю.