Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Моя воронья свита оставляет меня у каменной стены – гряды из сложенных глянцевых валунов, выкопанных в поле и свезенных сюда для обозначения его границы. По другую сторону почва мягкая, с глубоким слоем многовекового перегноя из листьев. Лесная подстилка пестрит крошечными розовыми цветочками и пучками желтых фиалок. Гумус взрыхлен триллиумом и форелевыми лилиями, готовыми пробиться сквозь коричневый зимний слой листьев. Лесной дрозд выводит серебристую трель на все еще голых ветвях клена. Участки густо растущего лука-порея появляются по весне одними из первых. Их зелень столь яркая, что кажется, словно они сигналят, как неоновая вывеска: «Выбери меня!»

Я с трудом сдерживаю порыв мгновенно ответить на их призыв и вместо этого обращаюсь к растениям так, как меня учили: представляюсь на случай, если они забыли меня, несмотря на то что мы встречаемся каждый год. Я объясняю, зачем пришла, и спрашиваю у них разрешения собрать их, вежливо интересуясь, согласны ли они поделиться со мной своим даром.

Лук-порей – это весенний тоник, нечто среднее между едой и лекарством. Он способствует пробуждению организм от зимней апатии и разгоняет кровь. Но у меня есть еще одна потребность, которую способна удовлетворить лишь зелень именно из этого леса. Обе мои дочери приедут домой на выходные из дальних мест, где они теперь живут. Я прошу лук-порей восстановить связь между этой землей и моими детьми, чтобы они всегда несли внутри себя, в минералах своих костей частичку дома.

Некоторые листья уже раскрылись, вытягиваясь к солнцу, а другие пока еще скручены в виде стрелки и пробиваются из-под слоя почвы. Я пытаюсь лопаткой поддеть весь куст, но он глубоко укоренился и плотно сидит, сопротивляясь моим попыткам. Это всего лишь маленькая лопатка, и она впивается в мою изнеженную за зиму руку. Наконец я вытягиваю этот кустик и стряхиваю с него темную землю.

Я ожидала увидеть пучок толстых белых луковок, но вместо этого обнаруживаю лишь обвисшую шелуху. Увядшие и дряблые луковицы выглядят так, словно из них высосали весь сок. Что же произошло? Если у вас есть вопрос, должен быть и ответ. Я вкапываю их обратно в землю и иду домой. На растущей вдоль каменной стены бузине раскрылись почки, и их зародышевые листья уже тянутся вверх, как руки в пурпурных перчатках.

В такой день, как сегодня, когда папоротник разворачивает свои листья, а воздух мягок, как лепестки цветов, меня охватывает одно страстное желание. И хоть я помню завет: «Не возжелай хлоропластов ближнего своего», я должна признаться, что завидую хлорофиллу растений. Иногда я жалею о том, что не способна к фотосинтезу, чтобы одним лишь своим существованием – подрагиванием на краю луга или ленивым покачиванием на поверхности пруда – я могла бы выполнять свое предназначение, просто молча живя под солнцем. Тенистые болеголовы и колышущиеся травы выделяют молекулы сахара и насыщают ими голодные рты и клювы всех тех, кто слушает птичьи трели и наблюдает за танцем солнечных бликов на воде.

Как было бы приятно заботиться о благополучии других! Это как снова стать матерью, чтобы в тебе нуждались. Создание тени, лекарственных снадобий, ягод, корнеплодов – всему этому не было бы конца! В качестве растения я могла бы послужить для костра или птичьего гнезда, залечивать раны и наполнять собой кипящий котел.

Но эта щедрость мне недоступна, так как я всего лишь гетеротроф, питающийся углеродом, переработанным другими организмами. Чтобы жить, я должна питаться.

Так устроен мир: жизнь в обмен на жизнь, бесконечный цикл обмена между моим телом и телом мира.

И пусть мой выбор навязанный, я должна признать, что мне нравится роль гетеротрофа. К тому же если бы я была способна к фотосинтезу, то не могла бы есть лук-порей.

И потому я живу опосредованно, пользуясь услугами тех, кто осуществляет процесс фотосинтеза. Я не трепещущий листок на лесной полянке – я женщина с корзиной, и чем я наполню ее, имеет значение. Если отнестись к этому со всей ответственностью, то возникает вопрос морали: имеем ли мы право обрывать чужие жизни ради собственной. Не важно, выкапываем ли мы дикий лук или идем за покупками в торговый центр, главное состоит в том, чтобы, потребляя, отдавать должное жизням, которые мы забрали.

Из древних легенд и преданий мы знаем о том, что этот вопрос глубоко волновал наших предков. Когда мы зависим от жизней других существ, возникает необходимость защитить их. Наши предки, обладавшие минимумом материальных благ, уделяли этому вопросу большое внимание, тогда как мы, утопающие в богатстве, почти не задумываемся над подобным. И пусть культурный ландшафт поменялся, но дилемма осталась. Потребность разрешить неизбежное противоречие между почтительным отношением к окружающей нас жизни и использованием ее для собственного выживания – это неотъемлемая часть человеческого бытия.