«Мне нравилось жить в лесу, – рассказывал Лайонел, – и я любил животных». Рыбалка и охота приносили их семье пищу, заодно обеспечивая их теплыми шапками и рукавицами, деревья давали тепло, а за проданные меха они получали деньги, на которые могли купить керосин, кофе, бобы и одежду для школы. Предполагалось, что он продолжит семейный бизнес, но молодой человек отказался. Он не хотел больше ставить ловушки, особенно в те времена, когда нормой стали железные капканы с мертвым хватом. Это была жестокая технология. Он видел, как животные отгрызали себе лапы, чтобы освободиться из капкана. «Животным действительно приходится умирать, чтобы мы жили, но при этом они не должны страдать», – говорит Лайонел.
Чтобы остаться в лесу, он пытался заниматься лесозаготовкой. Он практиковал старый способ вывоза древесины зимой на санях по льду, рубя лес, пока на земле лежал снежный покров. Но прежние, малоэффективные методы были вытеснен с появлением габаритной техники, которая разворотила весь лес, уничтожив среду, необходимую для жизни его любимых животных. На месте густого леса оставались лишь уродливые пни, а чистые ручьи превращались в грязные канавы. Он попробовал работать водителем бульдозера на гусеничном ходу D9 Cat и валочно-пакетирующей машины, на которой все это делалось, но не смог себя пересилить.
Тогда Лайонел, оставив лес, спустился под землю, отправившись работать в шахты Садбери, что в провинции Онтарио. Он добывал никелевую руду, которая затем отправлялась в чрево плавильных печей. Сернистый газ и тяжелые металлы потоком хлынули из труб, проливаясь затем ядовитым кислотным дождем, который убил все живое в радиусе нескольких миль – гигантское выжженное пятно на земле. В отсутствие растительности вся почва вымылась, оставив лунный ландшафт, настолько голый, что НАСА использовала эту территорию для тестирования лунных аппаратов. Металлургические комбинаты в Садбери поймали землю в железный капкан, а лес умирал медленной мучительной смертью. Слишком поздно, уже после нанесения непоправимого вреда, случившееся в Садбери стало поводом для принятия закона о чистом воздухе.
Нет ничего постыдного в том, чтобы работать в шахтах ради обеспечения своей семьи – каторжный труд в обмен на пищу и кров, – но хочется, чтобы работа приносила тебе удовлетворение. Каждый вечер, возвращаясь домой по лунному пейзажу, созданному его трудом, он чувствовал, что его руки запятнаны кровью. И тогда он бросил эту работу.
Сегодня Лайонел проводит зимние дни, передвигаясь на снегоступах по своему охотничьему маршруту от ловушки к ловушке, а вечерами обрабатывает мех. В отличие от грубых фабричных химикатов дубление кожи с использованием мозга животных делает шкуру мягкой и прочной. Разложив на коленях мягкую лосиную шкуру, он говорит, удивляясь этому открытию: «В мозге каждого животного достаточно дубильного вещества, чтобы обработать его собственную шкуру». А его собственный мозг и сердце привели Лайонела домой, в лес.
Лайонел – метис, он называет себя «голубоглазым индейцем», выросшим в глухих лесах Северного Квебека, что подтверждает его мелодичный акцент. Его речь так изысканно приправлена французским «
В наши дни звероловы проводят на земле больше времени, чем кто-либо другой. И они ведут подробные отчеты о своей добыче. В кармане жилета Лайонела лежит пухлая записная книжка, исписанная карандашом. Он достает ее и, помахивая, произносит: «Не хотите заглянуть в мой новый “смартфон”? Я загружаю данные в свой лесной “компьютер”. Он, знаете ли, работает на пропане».
Его ловушки приносят бобра, рысь, койота, куницу, норку и горностая. Он проводит рукой по шкуркам, объясняя мне, что такое густой зимний подшерсток и длинный остевой ворс и как определить состояние здоровья животного по его меху. Лайонел делает паузу, переходя к описанию меха куницы, который славится своей роскошной шелковистостью. Не зря куницу называют американским соболем. Этот мех имеет красивый окрас, и он легкий как перышко.