Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

Что бы могло означать это внезапное нашествие визитеров? Что может значить это странное обилие гостей на пороге, явлений и уходов, вторжений одного мирка в другой? И, кстати, что стряслось с течением времени, утратившим размеренность, из непрерывной череды событий превратившимся в нечто избирательное, как будто теперь ты способна воспринимать только отдельные подробности и сцены, как будто жизнь твоя – море, а ощущения и чувства – плоская галька, скачущая по его поверхности, и ты присутствуешь в собственной жизни только в те мгновения, когда камешек соприкасается с водой.

Не будь ты рождена за несколько сот лет до изобретения кинокамеры, этот эффект наверняка показался бы тебе кинематографическим. Однако ты живешь в самом начале семнадцатого столетия, и посему ближайшая точка отсылки принадлежит к иной ветви жизни – к той, что также в последнее время занимает твои мысли. И ты внезапно понимаешь, что это – все это – очень похоже на сон.

– Дорогая, прошу простить нас. Надеюсь, мы не очень помешали?

В дверях стоят две женщины – примерно твоего возраста, одетые с унылой, возможно, чуточку преувеличенной благопристойностью. Дождь прекратился, но тем не менее тебя не оставляет ощущение, будто эту почтенную парочку прибило к твоему порогу штормом.

Ты знаешь их давным-давно; знакомство ваше длится ровно столько же, сколько ты состоишь в браке, и все это время ваши отношения были замешаны на зависти, соперничестве и легкой скуке – так часто случается с отношениями, завязавшимися не по твоей собственной воле, а благодаря замужеству.

– Миссис Куинси, – говоришь ты, – и миссис Локк, – твой тон нарочито вежлив, но и достаточно холоден, чтобы показать твое истинное отношение к их неожиданному визиту. – Какая радость – видеть вас обеих.

Куинси – она на несколько месяцев старше своей спутницы, грузнее и степеннее на вид – держит в руках корзинку из ивовых прутьев, накрытую белым полотном. Локк, до сих пор сохранившая чуточку девичьей стати и манер, с насмешливым энтузиазмом взмахивает руками над этой корзинкой, делает большие глаза и театрально-наивно восклицает:

– Яички! Мы принесли вам яичек, миссис Шекспир! Яичек для нашей дорогой Энн и ее чудного семейства!

– Точнее, – встревает ее спутница, – для тех, кто от него остался.

Твоя улыбка становится еще раздраженнее, а взгляд – холоднее.

– Как это мило, – говоришь ты. – Как любезно с вашей стороны. Но в этом, конечно же, нет никакой надобности.

Говоря это, ты размышляешь о том, сумеешь ли попросту забрать их жалкую корзинку и спровадить этих кикимор с лисьими улыбками восвояси, не приглашая в дом. Даже протягиваешь руку, чтобы осуществить этот план. Но прежде, чем тебе удается сделать хоть что-то, Куинси без приглашения шагает через порог, а Локк следует за нею по пятам.

– А Уильяма дома нет? – спрашивает одна из них.

– Дорогая, – подхватывает вторая, – до нас дошли весьма тревожные слухи. И обе мы так озабочены. Да-да, так озабочены!

На твоем лице возникает гримаса унылой любезности.

– Леди, – говоришь ты так, будто их визит с самого начала был затеян тобой, – прошу вас, задержитесь ненадолго. В конце концов, мне хотелось бы не просто посидеть и побеседовать. – Ты делаешь паузу и вкладываешь в последнюю строку малую толику своих реальных чувств. – А посидеть и посплетничать.

На этот раз провал в восприятии недолог – всего-то несколько минут; он ощутим, но не так уж сбивает с толку.

Ты у себя в гостиной, принимаешь гостей. Кресла сдвинуты треугольником. На столе перед вами – корзинка, полотно с нее снято, внутри – шесть нежно-кремовых яиц, словно подготовленных для некоего фокуса, словно центральный элемент чуда, которое вот-вот сотворит в угоду вам какой-нибудь паяц или уличный фокусник. И, сколь бы явно надуманным ни было это впечатление, вскоре окажется, что оно не так уж далеко от истины.

– Мы были так встревожены, – говорит одна из женщин – та, что постарше.

Локк радостно кивает:

– Четыре дня! Целых четыре! А о нем – ни слуху ни духу!

– Подумать только – Уильям… Наш дорогой Уильям… Обычно – такой работящий…

– Всегда на виду…

– Неизменно преданный своей семье мужчина! – миссис Куинси надувает губы и поднимает брови. В ее позе появляется что-то кошачье. – Хотя, конечно, сейчас мы говорим «всегда» и так подчеркиваем его верность… Но все же, все же… Ох, батюшки, память у меня уже не та, что прежде… Но не было ли кой-чего такого однажды… давным-давно, когда ваши дети были еще совсем маленькими? Кратчайшего периода, недолгих времен, когда он отдал должное… как бы это выразиться… преходящим увлечениям?