Голоса деймонов

Представление о том, что мир, доступный нашим физическим чувствам, — это лишь грубая и несовершенная копия чего-то гораздо более прекрасного, — одно из самых потрясающих и мощных изобретений человеческого ума. И при этом — одно из самых лживых и вредных. Гностическая картина мира поощряет отказ от физической Вселенной ради иного (и, как ни печально, от начала и до конца воображаемого) мира, населенного силами зла, архонтами, эонами, эманациями, ангелами и демонами. Необычайно увлекательно, и все же полная чушь. Точь-в-точь как «Секретные материалы».

Почему я сказал, что эта картина мира вредна? Потому, что она внушает нам: не верь своим чувствам. Потому, что она заставляет нас подозревать во всем фальшивку. Она приводит нас в такое состояние ума, которое мешает приобретать новый опыт. Она побуждает нас видеть жабу, притаившуюся под каждым цветком, и если мы не видим никаких жаб, то это лишь потому, что жабы чрезвычайно хитры и умеют становиться невидимыми. Это состояние ума порождает ненависть к физическому миру. Да, в физическом мире можно найти красоту, утешение и удовольствие, но именно поэтому, как полагают гностики, его и следует избегать: все это и есть ловушки, в которых Демиург удерживает наши души.

Как известно, пуританство, отравившее многие умы гораздо позже, заявляло то же самое. Я бы сказал, что это нездоровая и искаженная точка зрения: чтобы твердо держаться за нее, придется пожертвовать сначала здравым смыслом, затем — той самой любовью и добротой, которых требовала Джейн Эйр, а в конечном счете — психическим здоровьем. Гностическая картина мира исполнена драматизма и невероятно увлекательна, но чувства, которые она пробуждает в нас, ничем не отличаются по существу от паранойи американских боевиков, которые собирают оружие, прячутся в горах, готовятся к Армагеддону и высматривают, не летят ли уже за ними черные вертолеты Нового Мирового Порядка. Одним словом, это просто психоз.

Но наш вопрос пока остается без ответа. Перед нами стоит задача: отыскать среди обломков религии, потерпевшей крах, некий образ небес; осознать, что человек по природе своей нуждается в смысле и радости не меньше, чем Джейн Эйр нуждалась в любви и доброте («вы полагаете, будто мы можем обойтись без них, но мы так жить не можем»); признать, что эти смысл и радость должны опираться не на подозрения и ненависть к физическому миру, а, напротив, на страстную любовь ко всему, что может дать нам физический мир, — в том числе и к еде, выпивке и сексу, к музыке и смеху; понять, что эти смысл и радость будут расти на почве достижений человеческого ума, таких, как наука и искусство, и, в свою очередь, приумножать эти достижения. И, наконец, мы должны поверить, что мы — не жалкие рабы, во всем зависящие от прихоти какого-то небесного монарха, а свободные граждане Небесной республики.

(Позволю себе краткое отступление о телеологии эволюционного процесса. Нас учат, что у эволюции нет цели. В каком-то смысле мы, люди, стоим на той же ступени иерархии, что и прочие живые существа. Считать себя высшими продуктами творческой эволюции, о которой писал Бернард Шоу, столь же нелепо, как и верить, что мы — дети Божьи, сотворенные божественной силой. У жизни нет никакого высшего предназначения, эволюция слепа, а Вселенной безразлично, существуем мы или нет. Я решил упомянуть здесь об этой точке зрения лишь потому, что она мне кажется единственной честной альтернативой Царству. Мысленно оставлю здесь закладку, чтобы вернуться к этой теме позже.)

Итак: можем ли мы различить где-нибудь признаки или проблески Небесной республики? И куда нам смотреть, чтобы понять, на что эта Республика не похожа?

Начну со второго вопроса: христианские писатели, проповедующие свою веру в художественных книгах, совершенно чужды республиканской картине мира. Самый известный христианский писатель, сочинявший книги для детей, К. С. Льюис и его «Хроники Нарнии» настолько далеки от Республики, что ее искателям можно попросту выбрать наугад любую фразу из этих книг и взять себе за правило держаться противоположного мнения.

Один из ярких тому примеров — исключение Сьюзен из сцены в хлеву (символизирующем спасение) в одной из заключительных глав «Последней битвы». Питер заявляет с важным видом: «Моя сестра Сьюзен больше не друг Нарнии». А Джил восклицает: «О, Сьюзен! Она теперь не интересуется ничем, кроме нейлоновых чулок, губной помады и приглашений в гости. Она всегда выглядит так, будто ей хочется поскорее стать взрослой»[97]. Иными словами, нормальное человеческое развитие, подразумевающее, среди прочего, пробуждение интереса к собственному телу и к тому, какое влияние оно может оказывать на противоположный пол, — это нечто такое, от чего нарратив Льюиса (и, как он пытается внушить нам, само Небесное Царство) отворачивается с ужасом и омерзением.