Голоса из подвала

Она кивнула, уже не так равнодушно. За многие месяцы напрасных ухаживаний и тщетных попыток угадать ее чувства, уловить желания, понять, что за мысли крутятся в ее милой светловолосой головке, Тимур научился различать кивки вежливые, кивки сердитые, кивки-насмешки. Пятьдесят оттенков кивков. Хотя, возможно, ему только казалось, что он чему-то подобному научился. С Юлей Тимур никогда ни в чем не был уверен на все сто процентов.

– Противный, – наморщила носик Юля.

– Это еще не конец света.

Тимур закурил. Там, где они разместились, курить было можно.

Она опять наморщила носик. Там, где была она, – курить нельзя.

– Курильщик!

Тимур затушил сигарету. Не об ладонь, в пепельнице.

– Выбрала, что будешь заказывать?

– Да, – послав ему озорную улыбку, она озвучила список. Полноценный обед из трех блюд, каждое из которых влетит в копеечку, плюс десерт. – А ты?

Тимур всякий раз, в какое бы кафе Юля его не затащила, брал себе бокал светлого нефильтрованного. Всегда, потому, что был однолюбом – и в этом отношении тоже. Она же либо не помнила, либо не считала нужным запоминать его привычки.

– Холодненького… – сказал Тимур. И мысленно добавил: «…как ты, моя милая».

Ее вроде веселило, когда у него на лице появлялось такое вот дурацкое мечтательное выражение. Иногда Тимур ощущал себя всего лишь забавной игрушкой, нелепым плюшевым лягушонком в ее девчачьей спальне с розовым постельным бельем и рассыпанными на полу блестками. Персонажем из «Улицы Сезам» – или что там она смотрела в детстве.

Иногда Тимуру хотелось убить ее за то, что он таким себя ощущал. Потому что мы должны быть в ответе за тех, кого приручили.

Свежего воздуха «Идиллии» все равно не хватало. Дожидаясь официанта, Тимур следил за толстяком. Видимо, тот нырнул в кафе с той же целью, что и они, пытаясь укрыться от зноя. Пятна на обвисших бульдожьих щеках придавали мужчине нелепый и нездоровый вид. Ругаясь по телефону, он то и дело вытирал рукой потный лоб. Рукав пиджака уж потемнел от влаги, а на лице несчастного вновь высыпал бисер. Во время разговора мясистые губы забавно тряслись, в ложбинке над верхней скопилось маленькое озерцо пота. Смешной – давно бы скинул свою деловую робу, повесил на спинку стула, чего мучиться-то?

В голову пришла мысль, да даже не мысль, а что-то вроде кратковременного озарения нашло, как будто в ночи моргнул свет, «вкл. – выкл.». Вкл.: Юлька-то для него – как костюм для этого горе-бизнесмена. Выкл. Снова вкл.: стесняет, вызывает раздражающий зуд, доставляет неисчислимые неудобства, но расстаться нельзя, ибо прикипел душой, ибо уже свое, родное.

Выкл.

Подошел официант, записал заказ и удалился. Похоже, он тут был один на всю «Идиллию». Прямо-таки идеальный – или «идилльный» – работник. Возможно, подумал Тимур, в свободное от работы и учебы время официант тоже гуляет с какой-нибудь подругой, сидит в кафешках, фруктовым льдом угощает. И тоже, наверное, на что-то еще надеется.

– Хорошо здесь, – сказала Юля. – Только вот жара…

– Ну это еще не конец света.

Юля одарила его вежливой улыбкой.

Иногда, после очередной такой прогулки, Тимур пытался высчитать, сколько же все-таки в ее улыбках искренности, сколько благосклонности, а сколько насмешки.

Иногда осаживал себя: не напрягайся, парень. Пусть улыбки побудут просто улыбками, а кивки – кивками. Порой, если ему удавалось убедить себя в этом, настроиться на нужный лад, у них с Юлей даже получалось что-то похожее на нормальное общение. И тогда ему казалось, что все это, вот уже два года как тянущееся, влажное душное невысказанное «это», не так уж и бессмысленно. Что пазл еще может сложиться так, как ему бы того хотелось.

Живя во френдзоне, понимаешь, насколько все-таки надежда – живучая сука.

– Вообще-то, Тимур, – Юля уставилась на него не моргая. Она всегда так делала и всегда обращалась к нему Тимур, когда собиралась сказать что-то серьезное. Или делала вид, будто собирается. – С такими вещами не шутят, понимаешь?

– Не очень.

– Я же просила так больше не говорить…

– В смысле? Ты вообще о чем? О конце света?

– Да… – она опять поморщилась. – Прекрати!

Это прозвучало как команда. Как «апорт» для какого-нибудь гребаного пекинеса. Тимуру вдруг стало смешно.

– Давай обсудим, любимая, – процедил он. – Давай убьем время, пока обед и пиво еще не принесли. Ха! «Убить время». Сказать так – все равно что сказать «конец света». Как тебе такая игра слов?

– Ты противен.

– Рил ток? По-моему, куда противнее этот потный жирдяй, насилующий наши уши своей руганью.

Она отмахнулась, словно прогоняя назойливую муху:

– Тимур! Пойми… если постоянно вспоминаешь что-то плохое, оно может действительно случиться.

– Ты имеешь в виду, что можно конец света… Как это? Накликать? Накаркать? Об этом вам на религиоведении рассказывают? А если я миллион раз скажу «зима», на улице похолодает?..

– Тимур.

– Юля, – тут он вдруг понял. Наконец-то понял, это стало кристально ясно для Тимура именно в эту секунду, как если бы кто-то навел пульт ему на голову и нажал кнопку – вкл., выкл.