Голоса океана

– Странно как-то он это выражает, – сказал я. – Орёт только.

А Брайан задал мне примерно миллион вопросов. Он хотел знать, где мы были, как туда попали, что видели, почему не сказали ему, что куда-то собираемся, боялись ли, когда возвращались, что бы делали, если бы потерялись, и так далее и так далее.

Мне чуть не стало стыдно, что мы его не позвали, но потом он сказал, что собирается составить списки того, чем все занимаются каждый день, чтобы все знали, где находится другой.

– И зачем нам это надо? – спросил я у него.

– Затем! – ответил он. – Затем, что мы должны знать, где все находятся, ты не понимаешь? На случай, если кто-нибудь заблудится, или будет ранен, или ещё что. Тогда, если он не вернётся вовремя, кто-нибудь будет знать, что он пропал, примерно знать, где он должен быть, и кто-нибудь…

– Ну ты и паникёр, – сказал я.

– Но он в чём-то прав, – сказала Софи и повернулась к Брайану: – Хорошая идея, Брайан.

Брайан покрылся где-то семнадцатью оттенками красного и поплёлся прочь, явно довольный собой.

– Вот блин, Софи, – сказал я. – Ты правда думаешь, что этот умник придумал хорошую идею?

– Если он хочет знать, где все находятся, это значит, что ему не всё равно, что с кем происходит. Мы для него важны.

А потом она повернулась, подошла к перилам и стала смотреть на воду, а мне вдруг стало так грустно, как не было ещё никогда в жизни.

Глава 21 Крещение

Море, море, море. Оно накатывается, накатывается и зовёт меня. «Входи, – говорит оно, – входи».

Дядя Док объявил, что завтра или послезавтра наступает День Отплытия. «Ещё кое-что осталось починить», – сказал он. Я словно разрываюсь на куски, меня тащит туда и сюда. Я бы навсегда осталась на Гран-Манане, но море меня зовёт.

Сегодня утром Коди, Брайан и я пошли в мастерскую, где делают лодки, – её владелец разрешил нам посмотреть, как всё делается. Он работает в основном с фиберглассом, всё делает вручную, даже накладывает гелевый слой. Он даже сам делает шлюпки, и его работа такая замечательная. Я думала, что знаю, как работать с фиберглассом, потому что сделала Трюмовый Ящик Бадди, но на самом деле я, как выяснилось, не знаю почти ничего.

– Ты только посмотри, – не смог не сказать Брайан. – Ни одного пузырька.

– Ну, он этим дольше занимается, чем я, – ответила я.

Лодочник показал мне несколько трюков – как с помощью валиков наносить смолу и гелевый слой и как в небольших областях пользоваться пластиковой обёрткой, чтобы нижние слои остались гладкими.

– Вот что ты должна была сделать с Трюмовым Ящиком Бадди, – сказал Брайан.

– Я тогда этого не знала, понимаешь? – спросила я. Брайан уже действовал мне на нервы.

– Ты меня не любишь, да? – спросил Брайан.

Я почувствовала себя ужасно.

– Я такого не говорила.

– Если не любишь – ладно. Меня никто не любит.

Он стоял, как брошенная марионетка, сгорбившись, подогнув ноги и руки.

Коди внимательно наблюдал за нашим разговором, не произнося ни слова.

– Я даже не представляю, почему меня никто не любит.

Я надеялась, что он не попросит меня привести несколько возможных причин, но тут вмешался Коди:

– Так. Это, должно быть, как-то связано со всеми этими списками, которые ты составляешь, и с тем, что ты всегда говоришь всем, что делать, и с тем, что ты ведёшь себя так, словно знаешь правильные, с точностью до атома, ответы на любой вопрос, и…

Брайан сложил руки на груди.

– Я не с тобой разговаривал, – сказал он. – Мне наплевать, что ты думаешь.

Он повернулся и вышел из здания своей дёрганой, спотыкающейся походкой.

– Ну, он сам напросился, – сказал Коди.

В тот же день дядя Док заставил всех нас сходить на крещение внука Фрэнка. Брайан держался как можно дальше от нас с Коди. Я вообще не хотела идти; у меня к этому сердце не лежало, но я ещё никогда не бывала на крещении, и к тому моменту, как всё закончилось, у меня глаза чуть не вылезли.

Люди в плащах, похожих на мантии, которые носят на выпускном, вошли в воду по пояс вместе с пастором. Пастор погрузил их – плюх – с головой в холодную-холодную воду. Казалось, словно пастор их там держит силой, а что, если им уже нечем дышать, а пастор их продержит слишком долго?

Всё это время, пока людей окунали в воду, зрители пели «О благодать», и от этой песни я замерла как вкопанная. Где я уже слышала эту песню? На похоронах? У меня перехватило дыхание, словно что-то в горле застряло, что-то вроде большого носка. Перед глазами всё поплыло, я зашаталась, и дядя Док сказал:

– Софи? Софи? Присядь-ка. Опусти голову…

На пути к дому Фрэнка, где устроили пир в честь крещения, Брайан наконец перестал молчать и сообщил нам, что людей погружают в воду, потому что она очищает их от всех грехов, и они могут начать новую жизнь, свежую и чистую. Я всё думала и думала об этом, и в голове мне представилось, как очень грязного человека окунают в воду, и – плюх – он выныривает из неё белым и чистым, как ангел. Я думала и думала об этом, и у меня снова начала кружиться голова.

– Вот, – сказал дядя Док. – Поешь что-нибудь. Может быть, ты просто мало ела сегодня?