Голоса Памано

Грязным бельем в данном случае оказалось нотариальное извещение с прилагаемым к нему документом. Извещение гласило, что ввиду истечения четырех лет с момента кончины клиента нотариальная контора «Кома-Гаррига» города Лериды вручает прилагаемый документ в указанные руки и предоставляет его в полное распоряжение сего лица. Указанные руки принадлежали отцу Аугусту Вилабру, который по прочтении тут же выронил прилагаемый документ, будто тот жег ему кожу. Элизенда подняла бумагу, стараясь сдержать дрожь в руках, и приступила к чтению. Она тут же узнала примитивный стиль Валенти Тарги и поняла, что ее Гоэль приберег сей подлый ход в игре в качестве мести за все, и прежде всего за ее любовь к Ориолу. Что ее больше всего поразило, так это что Валенти оказался способным спланировать то, что должно было осуществиться, когда он уже будет пребывать в царстве мертвых. В документе утверждалось, что свидетельства об истинных обстоятельствах смерти Ориола Фонтельеса, приведенные в свое время Элизендой Вилабру и им самим, являются недействительными. Я отказываюсь от всего сказанного мною, несмотря на то что я свидетельствовал под священной присягой. Никаких маки, никакого мученика, никакой дарохранительницы. Ориол Фонтельес был проходимцем и прелюбодеем, любовником вышеназванной сеньоры Элизенды Вилабру и наемным убийцей маки, который даже осмелился покуситься на жизнь вашего покорного слуги, нижеподписавшегося Валенти Тарги. А сама она, эта такая важная дама, такая благородная сеньора, на самом деле всего лишь вульгарная членососка.

– Послушайте, сеньор, вам не кажется, что лучше не…

– Нет, ни в коем случае: «членососка» – так и оставьте. Иначе я перейду со всеми своими делами в другую нотариальную контору, вот увидите.

Членососка. И моя воля состоит в том, чтобы если я умру, не отозвав данный документ, он был вручен канонику Вилабру по истечении четырех лет после моей смерти.

– Давайте напишем «после моей кончины».

– Я не возражаю. Это более изящный способ отдать концы. И еще я хочу кое-что добавить.

– Что именно, сеньор Тарга?

– Истинные обстоятельства смерти этого Фонтельеса.

– Вам они известны?

– Еще бы.

Молчание. Нотариус Гаррига взглянул на окно, откуда с площади Сант-Жоан проникал дневной свет, слегка приглушенный шторами. Потом посмотрел на своего клиента, который все еще стоял перед ним, с нетерпением ожидая завершения процедуры.

– Я бы о них умолчал.

– Почему?

– Из соображений благоразумия.

– Но если это будет извлечено на свет божий, то только в случае моей смерти. Я хочу сказать, в случае моей кончины.

– И что?

– А то, что мне уже будет наплевать на всякое благоразумие. Не знаю, понятно ли я выражаюсь.

– Как желаете, но обдумайте хорошенько все, что вы собираетесь раскрыть, ибо вы должны понимать, что если речь идет об уголовно наказуемых деяниях, я обязан сообщить о них компетентным органам в том гипотетическом случае, если они дойдут до моих ушей.

– А как же профессиональная тайна?

– Она тоже имеет свои пределы.

– В таком случае отложим это до иных времен.

– Вот так-то лучше, сеньор Тарга.

Лерида, десятое января тысяча девятьсот пятидесятого года.

Подпись: Валенти Тарга Сау.

Элизенда положила бумагу на стол. Мой Гоэль хотел выбить почву у меня из-под ног. Мой Гоэль терзался ревностью к Ориолу, потому что я делала все для того, чтобы увековечить его память. Она сделала глубокий вздох и сказала Валенти Тарга обозлился на меня и возненавидел все, что мне было дорого, когда я ответила ему отказом, сказав, что никогда и ни за что не вступлю с ним в сексуальные отношения. Это его месть, дядя. Поверь мне.

Элизенда выпалила это, не глядя дяде в глаза. Потом благочестиво опустилась перед ним на колени, поцеловала ему руку и сказала святой отец, исповедуйте меня, и отец Аугуст не смог вовремя прореагировать, будучи совершенно обескуражен поведением племянницы и пребывая в полной нерешительности, ибо ему всегда было нелегко принимать скорые решения. Он не осознавал, что угодил в ловушку, которая погубит его здоровье и спокойное существование, вплоть до момента, когда стал отпускать грехи страждущей душе своей племянницы. Потому что Элизенда сказала ему это правда, святой отец, Ориол Фонтельес, учитель Торены, десять лет назад был моим любовником, но это было всего несколько коротких, хоть и насыщенных месяцев, и в этом признании и состояла та опасная ловушка. Мы страстно любили друг друга, святой отец, продолжила она. И, понизив голос, призналась я совершила прелюбодеяние, святой отец.

– Ты раскаиваешься?

Как кто-то может претендовать на то, чтобы я раскаялась в любви всей своей жизни, в своей любви к Ориолу?

– Да, падре.

Наложив на нее суровую епитимью, отец Аугуст начал зачитывать формулу отпущения грехов и, дойдя до «ego te absolvo a peccatis tuis in nomine…», вдруг замолчал. Она подняла голову и испуганно посмотрела на него.

– А ведь ты мне устроила западню.

– Я?

– Что все-таки в действительности произошло в день смерти Ориола Фонтельеса?

– Все отражено в протоколах дела, и ты читал все это раз сто. Ты же основной составитель документа.