Голоса Памано

Всего-то и надо было, что снять одну табличку и повесить другую. И конечно, нельзя было сделать так, чтобы муниципальные рабочие (то есть тот же самый Жауме Серральяк) незаметно сменили таблички накануне, а сегодня устроили бы торжественное открытие, выступили бы с речами, и дело сделано. Нет. В соответствии с извращенным сознанием Фелиу из дома Фелисо необходимо было превратить мероприятие в акт изъятия страниц из истории страны, в акт мести, выдрать из уличных стен таблички с именами Франко, Хосе Антонио и Ориола и заменить их другими, с безликими названиями. Словно зубы коренные вырвать. И они называют это гражданским актом, хотя на самом деле это акт мести. И Сесилия Басконес в первых рядах, за одну ночь полностью сменила личину. В ее-то годы могла бы вести себя достойнее, ведь сигареты и пачки макарон она одинаково легко продаст как маврам, так и христианам. Элизенда немного переместилась под навесом, чтобы лучше видеть процессию, остановившуюся теперь под табличкой улицы Хосе Антонио. Дождь лил по-прежнему, и зонты представителей власти и немногих пришедших на церемонию походили на черные грибы. Отдельный цветной штрих составляли незнакомцы в ярких дождевиках, которые делали фотоснимки. Может быть, представители какого-то журнала.

– Мама, Марсел.

– Нет. Позже.

– Мама, это срочно. Подойдите сюда, а то шнур не достает.

– Ну давай. В чем дело?

– Мама, что с тобой?

– Ничего. Ты где?

– В Париже. Подписываю договор с «Адидас».

– По поводу какого продукта?

– Контракт на поставку шнурков для кроссовок.

– Гора родила мышь.

– Да что ты… Это же здорово!

– Мог бы добиться контракта на тапочки целиком.

– Ну да. Но и шнурки – тоже неплохо, не занудствуй. А что там с этими названиями улиц?

– Ничего, что представляло бы какой-то интерес для тебя.

– Но почему ты тогда не вернешься в дом? Мерче говорит, что…

– Мерче лучше помолчать. Пока, у меня много работы.

– Но мама! Черт возьми, у тебя же диабет! Помни, что тебе…

Элизенда вернула телефон невестке, потому что в этот момент черные грибы уже подходили к улице Фалангиста Ориола Фонтельеса (1915–1944) и остановились у таблички, которую было видно с террасы. Это была единственная табличка, которую Серральяк (да проклянет его Бог) разбил прямо на стене, даже не сняв ее предварительно. Словно хотел распять имя. А потом уже на земле с помощью долота окончательно превратил ее в мелкие осколки. А на стену прикрепили табличку с названием Средняя улица.

– Видите ли, это имя я бы как раз не меняла, потому что его скоро собираются причислить к лику святых и тогда снова придется менять табличку.

– Откуда вы знаете, что его собираются сделать святым? Если он был…

– Ну конечно, вы же, молодые, на службу не ходите… – Сесилия Басконес с сожалением взглянула на собеседника. – Чудесные исцеления, – добавила она с таинственным видом.

– В это сам Господь Бог не верит.

После завершения торжественного акта люди моментально разошлись, словно где-то бесплатно раздавали еду и надо было спешить. Незнакомцы в ярких дождевиках еще немного побродили по деревне, а Жауме Серральяк опорожнил свою корзину, полную осколков истории, в мусорный контейнер на улице Фонтельеса. В этот момент Элизенда различила два силуэта в верхней части улицы. Глаза у нее устали, и она не слишком хорошо видела, но это были две идущие под руку женщины. Наверняка это мать и дочь Вентура. Женщины молча стали спускаться по склону, глядя по сторонам, словно не просто шли вперед, а ощупывали весь путь. Подойдя к контейнеру, одна из них заглянула в него, чтобы в чем-то убедиться. После чего дамы продолжили свой путь вниз по улице Фонтельеса. По Средней улице.

57