Тарга уселся на учительский стул, словно готовился раскрыть тайны качественных прилагательных в специфицирующей функции или попросить Элвиру Льюис, чтобы она продолжила объяснять разницу между «я возражу» и «я бы возразил», мать твою, когда же пройдет эта чертова головная боль, бляха-муха, эта девчонка кашляет весь божий день, если бы это зависело от меня, я бы покончил с этим кашлем раз и навсегда. За его спиной – спрятанные за классной доской тетради жизни Ориола, адресованные его дочери, его единственная тайна. Ничего. Он был хитрым. Нет ничего, что могло бы кого-то скомпрометировать, ни в каком смысле. Тарга поднялся в тот момент, когда Баланзо (у которого с коленом тогда еще все было в порядке, потому что на самом деле он повредил его несколько лет спустя, в мотоциклетной аварии) подошел к нему, громко сопя, и вместо того, чтобы объяснить разницу между «я бы возразил» и «я возражу», сказал товарищ, товарищ Клаудио Асин приедет на похороны.
– Твою мать.
– Но это же большая честь, товарищ.
– Кто ему сказал, что…
– Это отец Аугуст Вилабру всем разболтал. Приедет много народу, даже товарищи из Тремпа.
– В самый разгар войны, – сказал Гомес Пье. – И приедут…
– У нас нет никакой войны, товарищ, – оборвал его Тарга. – Так, отдельные стычки.
Знаешь что, сынок? Погосты в маленьких деревнях всегда напоминают мне семейные фотографии: все друг друга хорошо знают и покоятся себе спокойненько рядышком, каждый видит свой сон, и вся ненависть куда-то улетучивается в этом неизбывном покое.
– Вот что ты должен вырезать, Серральяк.
– Отлично. Но павший пишется через «и».
– Ты уверен? – Тарга в замешательстве посмотрел на него.
– Это моя работа.
– Ну значит, напиши через «и». Но если я узнаю, что ты ошибся, голову тебе оторву. Понимаешь, приедут очень важные люди.
– Да, сеньор Валенти.
– Постарайся закончить вовремя, до начала похорон, чтобы все почетные гости смогли это увидеть.
– Да, сеньор Валенти.
– Жаумет, сегодня мы не домашнее задание выполняем. И знаешь, что до меня, так я бы и вовсе не стал высекать это надгробие, пусть он и был твоим учителем. Мне совсем не нравится запечатлевать воспоминания об убийцах. Но иногда нам приходится делать то, что нам совсем не нравится, и это как раз тот случай: павший за Бога и Испанию и соучастник преступления, которое никогда не будет стерто из нашей памяти. Я точно по центру расположил?
– Да.
– Видишь? А здесь поставим заклепку.
– По одной в каждом углу.
– Очень хорошо, сынок. Скоро ты полностью овладеешь мастерством. Учитель, конечно, не заслуживает наших стараний, но я не умею плохо делать свое дело. Вот так, да?
– Да. Дай мне отшлифовать плиту, отец.
Ублюдочный учитель, сотворивший больше зла, чем сам дон Валенти, тот-то, по крайней мере, не притворяется, добряка из себя не корчит.
– Серральяк, вот ярмо и стрелы, прикрепи их. Их прислали из самой Лериды, так что ты уж постарайся.
– Но это ярмо тут же покроется ржавчиной. Лучше уж его вырезать прямо на камне, дон Валенти.
– Мне плевать, как ты это сделаешь, важно, чтобы сегодня ярмо и стрелы были на плите в наилучшем виде.
Лучше тебе о нем добрым словом не вспоминать, Жаумет, он этого не заслужил. Но на всякий случай никому не говори, что я тебе сказал. Аминь. А я все-таки вспомню его иногда добрым словом, потому что, по правде говоря, кое-что хорошее в нем все же было, и потом, он давал мне полезные советы по поводу твоего дальнейшего обучения. Вот она какая, эта жизнь, невероятно, но факт.
В строгом черном платье, с черной печалью в душе и с одеревенелым взглядом, Элизенда вошла в кабинет и положила бумагу на стол Тарги, который, несмотря на то что до церемонии оставалось совсем немного времени, поглощал уже второй бокал коньяка из хранившейся в шкафу бутылки. Для поднятия духа.
– Что это?
– То, что ты должен говорить.
– Но ведь говорить будет только отец Аугуст.
– Это то, что ты должен отныне говорить всегда и везде; крепко-накрепко вбей это себе в голову.
– Но ты мне приказала, чтобы…
– Я приказала тебе остановиться. Прочти это.
С некоторым недоумением он прочел, что учитель Ориол Фонтельес, павший во время атаки…
– Павший пишется через «и», – возмущенно заявил Тарга.
– Читай, тебе говорят.
…которая со всей очевидностью была организована партизанскими ордами, наводнившими наши горы, проявил необыкновенный героизм, что могут засвидетельствовать очевидцы героической гибели покойного, и так далее. Тарга поднял голову и с любопытством взглянул на Элизенду.
– Запомни на всю оставшуюся жизнь: кто бы и где бы тебя об этом ни спросил, все было именно так.
Она открыла сумочку и вместо печати для скрепления договора вынула оттуда пачку купюр, положила ее на стол и испытала отвратительное чувство, словно совершила подлость, оплатив своему наемному убийце нежелательное убийство в обмен на вечное молчание.