Голоса потерянных друзей

В голову закрадывается подозрение, что он высматривает машину Натана. Мой «Жук» остается на своей стратегической позиции, перегораживая полицейскому вид, пока он едет мимо. А следом и я подъезжаю к дому. Стоит мне заметить сквозь ветви олеандровых кустов шорты цвета хаки и хлопчатобумажную камуфляжную рубашку, как мой пульс немного успокаивается. Я узнаю наряд Натана еще до того, как вижу его самого на качелях, висящих в углу крыльца. Насколько я могу судить, у него есть порядка пяти повседневных комплектов одежды — и все они удобные, скромные, а главное, полностью соответствуют жаркому и влажному климату юга Луизианы. Одевается он одновременно и как любитель походов в горы, и как фанат пляжного отдыха. Особого лоска наводить не любит.　

И это одно из тех качеств, которые мне в нем нравятся. Я и сама не очень внимательно слежу за модой, хотя и пытаюсь производить на учеников хорошее впечатление. «Всегда одевайся так, точно собираешься на работу своей мечты, а не на ту, куда идешь на самом деле», — любили советовать наставники в колледже. Если так рассуждать, то мне, пожалуй, хотелось бы однажды подняться до директорского кресла. Это осознание пришло ко мне недавно, и я все еще пытаюсь с ним свыкнуться. Как это ни странно, но работа в средней школе отлично мне подошла. Эти дети заставляют меня поверить, что у меня есть свое предназначение, что я каждый день встаю и иду на работу не напрасно.　

«Жук» бесшумно вкатывается в привычную колею у забора, и я глушу двигатель. Натан сидит на качелях, положив одну руку на подлокотник и поигрывая пальцами. Он смотрит в сторону кладбища и при этом так сильно щурится, что мне сперва кажется, будто он задремал. Виду него абсолютно расслабленный.　

Этому умению жить здесь и сейчас я и пытаюсь у него научиться. Сама я по натуре стратег и воин. Я извожу себя тем, что без конца проигрываю в голове былые неудачи, жалея, что не поступила мудрее, проявила слабину, приняла неправильное решение. Слишком уж часто я живу в мире, сотканном из вопросов «А что, если…». К тому же трачу слишком много времени и душевных сил на попытки предугадать, что за тигр притаился за углом. Натан же, кажется, принимает жизнь такой, какая она есть, и готов вступить в битву с любым хищником, где бы и когда бы тот ни появился. Может, это потому, что он был воспитан в горах мамой-художницей, которую он с нежностью называет «битником».　

Жаль, что мы так мало о ней говорим. Я постоянно ищу способы узнать Натана получше, но он скуп на откровения. Впрочем, то же можно сказать и обо мне. Не так уж много я могу рассказать о своей семье и о прошлом, не забредая при этом на ту территорию, которой я всю свою взрослую жизнь сторонюсь.　

Скрип ступенек выводит его из дремы. Склонив голову набок, он обводит меня внимательным взглядом и спрашивает:　

— Непростой выдался денек?　

— А что, я настолько плохо выгляжу? — смутившись, я убираю упавшую на лоб черную кудрявую прядку и прячу ее во французскую косу, которая сегодня утром получилась у меня особенно хорошо.　

Он кивает на пустующую половину качелей, точно это кресло в кабинете психолога, и говорит:　

— Выглядишь… встревоженной.　

Я пожимаю плечами, хотя на самом деле я действительно встревожена — и даже немного уязвлена.　

— Наверное, дело в утверждении проекта «Подземка». Я уже несколько раз разъясняла мистеру Певото его суть, но, по-моему, он совсем меня не слышит. Молодец, мол, дай поглажу тебя по головке, не забудь только собрать с родителей подписанные разрешения. А мне этих бумаг до сих пор не хватает, и немало. Я хотела часть из них получить на родительском собрании. И что ты думаешь? Ко мне пришло одиннадцать человек. Всего одиннадцать! И это из пяти-то классов, с которыми я встречаюсь ежедневно, при том что в каждом учится примерно по тридцать пять детей! Но до меня добралось только три мамы, один папа, одна пара, одна тетя, один официальный опекун и приемная мама. И еще двое пенсионеров. Весь вечер я проторчала в почти пустом классе.　

— Бог ты мой, какой кошмар! — он отрывает руку от спинки качелей и обнимает меня за плечи, скользнув пальцами по моей руке. — Обидно, наверное, было?　

— Еще как, — отзываюсь я, наслаждаясь этим дружеским жестом… или как еще его назвать. — Я ведь даже доски завесила работами учеников и фотографиями. Хотела всем сделать приятное, понимаешь? А осталась наедине с тарелкой печенья и апельсиновым соком… И с красивой посудой осеннего дизайна! Я изрядно потратилась в «Бене Франклине», между прочим. Теперь несколько месяцев канцелярию покупать будет не на что.　

Наверное, это звучит так, будто я напрашиваюсь на сочувствие, что порядком злит, но ничего не поделаешь. Ситуация с родительским собранием не на шутку меня задела, потому что в то, что мы сейчас делаем, я вкладываю душу.　

— Эх… — Натан снова сочувственно вздыхает и по-дружески обнимает меня, чтобы ободрить. — Я бы обязательно отведал твоего печенья!　

Я опускаю голову ему на плечо. Отчего-то этот жест кажется мне таким естественным.　

— Честно-честно?　

— Честно.