Голоса потерянных друзей

Даже за свое недолгое пребывание в Огастине я не раз слышала, как школьники оживленно обсуждают полицейский беспредел: как им достается за то, что они шляются по городу, собираются на вечеринки и так далее. Чрезмерная жестокость местных законов и незавидный удел его нарушителей — вот любимая тема бесед, которые ученики затевают, лишь бы не слушать мои рассуждения о «Скотном дворе». А между тем, если бы они вслушались, то непременно заметили бы параллели между героями и этим городом, поделенным на сообщества — белых, черных, имущих, неимущих, горожан, деревенщин, потомственных землевладельцев. Границы между ними — эти незримые древние стены — по-прежнему существуют, и преодолеть их можно только через ворота коммерции и найма рабочей силы.　

В общем, «Скотный двор» и впрямь дает пищу для размышлений и многому может научить. Я все-таки очень надеюсь, что на будущей неделе сумею уговорить директора Певото выделить мне бюджет на литературу для классного чтения. Мне нужны книги — с ними у меня будет хоть какая-то надежда зацепить учеников. Может, лучше взять что-нибудь поновее — к примеру, «Там, где папоротник красный» или «Образование маленького дерева». Чтобы в истории были и охота, и рыбалка, и времяпрепровождение на открытом воздухе — как-никак большинство моих подопечных, вне зависимости от того, к какой группе они принадлежат, время от времени ставят на обеденный стол пищу из лесов, болот, садов или курятника, оборудованного на Заднем дворе. Я ищу любые точки пересечения.　

Как только глаза немного привыкают к полумраку, царящему в кафе, становится ясно, что «Хрю-хрю и Ко-ко» — это самый настоящий эпицентр городской жизни. Представители абсолютно всех демографических групп Огастина — темнокожие, белые, мужчины, женщины, юнцы, старики — все, кажется, ощущают себя как дома среди ароматов жареной пищи и расторопных официантов. Дамы в невыносимо ярких платьях и вычурных шляпах с широкими полями кормят нарядно разодетых детишек в окружении родственников всех возрастов. Маленькие девчушки в туфельках и чулочках с кружевными оборками, точно воздушные украшения для торта, сидят кто в детских креслицах, кто на высоких стульях. Мальчики в бабочках и мужчины в костюмах всевозможных фасонов по моде семидесятых травят байки и передают тарелки. Задушевные разговоры и атмосфера беззаботного единства мешаются с запахом дыма и криками поваров: «Заказ готов» или «Горячий хлеб! Горячий хлеб!»　

Смех — звонкий, непрестанный, мелодичный — разносится по всему залу, точно колокольный звон, гулким эхо отражается от ржавой железной крыши и вновь обрушивается на гостей.　

Блюдом дня сегодня названы «шарики „Буден“», что бы это ни значило. Разглядываю рисунок на грифельной доске с меню и гадаю, что таится внутри основательно прожаренного наггетса, а мимо меня проворно снуют официантки в джинсах и синих форменных футболках из полиэстера.　

Думаю даже попробовать один, но тут слышу, как юная работница кафе, в которой я тут же узнаю девочку из моего класса, сообщает клиенту, что заказов сейчас очень много и поэтому ждать придется по меньшей мере полчаса. Надеюсь, внук советника Уолкера успел взять еды в дорогу до наплыва посетителей, проголодавшихся после воскресной службы.　

Ну ничего. Значит, в другой раз. Даже если бы повара и не были загружены, деньгами мне сорить ни к чему. После того случая с Малышом Рэем и «Эм-энд-Эмс» я уже и так потратилась на двенадцать пачек бисквитных пирожных какой-то не особо известной марки. Мои ученики вечно жалуются на то, что у них живот сводит от голода. Уж не знаю, кто из них честен, а кто лукавит, и, пожалуй, задаю куда меньше вопросов, чем надо бы. Наверное, в глубине души я надеюсь, что если книги их не привлекут, то уж шоколадные бисквиты с кремом не подведут.　

Встав в хвост очереди в кассы, я принимаюсь разглядывать пирожные в стеклянной витрине. От прилавка, за которым стоит темнокожая женщина, покупатели отходят в самом что ни на есть приподнятом расположении духа. Кассирша — тут все ее зовут Бабушка Ти — коренастая, как и многие огастинцы, седовласая, кареглазая. Одета она в строгое розовое платье — самое то для церковной службы — и шляпку. Она успевает и поболтать с клиентами, и просмотреть чеки, и посчитать в голове итоговую сумму, и раздать детям карамельки, и даже похвалить, снабдив свой комментарий неизменным: «Точно тебе говорю!» — тех из них, кто за неделю успел вырасти по меньшей мере на дюйм.　

— Бенни Сильва, — представляюсь я, и она протягивает мне руку через прилавок. Ее тонкие узловатые пальцы сжимают мою ладонь. Хватка у нее крепкая.　

— Бенни? — переспрашивает она. — Твой папа, небось, всегда сынишку хотел?　

Я хихикаю над ее шуткой, хотя, сказать по правде, чаще всего люди именно так и реагируют на мое прозвище, подаренное мне отцом, прежде чем он решил, что я ему не нужна.　

— Сокращенно от Бенедетта. Я наполовину итальянка… и португалка.　

— Вот оно как. То-то у тебя такой красивый цвет кожи, — она щурит один глаз и обводит меня внимательным взглядом.