Голоса потерянных друзей

— И то верно, — говорит Натан, а затем деловито продолжает: — Но я хочу, чтобы вы понимали, что не сможете остаться тут надолго. Эти планы пока не обнародованы, так что я попросил бы вас ни с кем не делиться этой информацией. Но вас она касается напрямую, так что я скажу. Кладбищенское начальство планирует выкупить территорию, на которой стоит дом. До Рождества можете жить там спокойно, но потом придется подыскать себе новое место.

Паника накрывает меня волной, точно цунами, потопив и мое любопытство, и хлопоты о книгах для учеников, и все остальное. Переезжать посреди учебного года? Искать жилье в городе, где выбор и так невелик, а особенно по приемлемой для меня цене? Перевозить вещи? Я просто в ужасе!　

— А нельзя ли мне остаться в доме до конца учебного года?　

— Прошу прощения, но сделка уже оговорена, — отвечает Натан, отводя взгляд.　

Я прижимаю ладонь к груди, силясь унять тревогу, которая стремительно разрастается, — так бывало всякий раз, когда мать объявляла мне о новом переезде. Оставив позади кочевое детство, я превратилась в человека, который как никто ценит свое гнездышко. Для меня пространство дома священно. Это место, где живут мои книги, грезы и удобное кресло для чтения. И мне просто необходим маленький деревянный домик на тихом поле, у кладбища, где можно гулять по тропинкам вдоль старой фермерской дамбы, дышать полной грудью, успокаиваться, приводить мысли в порядок.　

Проглотив язвительное замечание, я расправляю плечи и говорю:　

— Поняла вас. Ничего не попишешь: уговор есть уговор… видимо.　

Он хмурится, но я вижу, что его решимость крепнет.　

— Так что насчет книг? — Надо хотя бы попытаться договориться, а у меня уже слишком мало времени, и вся наша встреча рискует обернуться провалом.　

— Книг… — Натан потирает лоб. Кажется, он уже порядком устал то ли от меня, то ли от ситуации, то ли от того, что у него вечно что-нибудь просят. А может, от всего сразу. — У моего агента есть ключ от поместья. Я свяжусь с ней и дам разрешение на то, чтобы вы его взяли. Сам не знаю, что там хранится, в этой библиотеке, но судья был заядлым читателем, а кроме того, не мог пройти мимо ребенка, торгующего энциклопедиями или подписками на «Ридерз дайджест», а может, еще на что-то. Последний раз, когда я туда заходил, комната была забита под завязку, а в шкафах стояли нераспечатанные коробки с новыми книгами. Кто-то же должен вынести все это барахло.　

Я мгновенно теряю дар речи. Вынести все это барахло? Это каким же надо быть неандертальцем, чтобы так говорить о книгах?!　

А потом я вспоминаю кое о чем:　

— Агент заболела. Ее нет в офисе. Неделю назад я сама туда заезжала и видела табличку на двери.　

Натан хмурится — видимо, он впервые об этом слышит. Он опускает руку в карман, выуживает связку ключей и начинает снимать нужный. Когда ему наконец это удается, он с нескрываем раздражением протягивает мне ключ:　

— Берите все, что пожелаете, но хотел бы, чтобы наш разговор остался между нами. Если столкнетесь во дворе с Беном Райдаутом — он может зайти, чтобы постричь газон, — скажите, что пришли по моему поручению. Подробностей он выспрашивать не станет. — Было трудно не заметить, как он вдруг ожесточился. Произошло это как-то внезапно и напомнило мне мою собственную панику от новости о переезде. — Никаких списков книг слать не надо. Мне все равно. Не хочу ничего об этом знать. Мне ничего не нужно.　

Он вдет к своему пикапу, садится в него и уносится прочь. А я стою, приоткрыв рот от изумления, и пялюсь на латунный ключ, покрытый пятнами патины. Ключ старинный, похож на те, какими раньше открывали врезные замки, но только размером поменьше. По краям он украшен изящными завитками; таким впору открывать старинные чемоданы, пиратские сундуки с сокровищами — или даже маленькую дверцу, через которую Алиса попала в сад Страны Чудес! Неяркие утренние лучи скользят по металлу, отбрасывая странные тени на мою кожу. На миг мне даже чудится, что на ней проступило чье-то лицо.　

Но в следующую секунду оно исчезает.　

Во мне разрастается любопытство, подгоняющее меня, рождающее желание тут же запрыгнуть в машину и отправиться прямиком в Госвуд-Гроув. Но я, собрав всю волю в кулак, подавляю этот порыв.　

Меня ждут несколько десятков учеников, которым никто без меня не станет читать «Скотный двор» и никто не отопрет ящик с овсяным печеньем. Если повезет и на дорогах не будет пробок, я еще успею к началу первого урока.　

На своем «Жуке», обгоняя грузовики «Торгового дома Госсеттов» и пикапы фермеров, я быстро пересекаю город. Учитель химии, взявший к себе моих учеников, выдыхает с облегчением, увидев, как я шмыгаю в заднюю дверь. Звонок прозвенел каких-нибудь три минуты назад, и дети толпой валят в класс.　

По счастью, сейчас у меня урок с семиклассниками — их еще худо-бедно можно рассадить по местам. Когда гам немного утихает, я сообщаю всем, что сначала мы поговорим о наречиях, а потом я прочту им кусочек из «Скотного двора» — книги, которую читают по программе старшеклассники, но, уверена, смогут понять и они.