Читаем «Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности полностью

В этом фрагменте три не очень связанных между собой сюжета. Первый – о девической жизни, с родителями, а потом на курсах комбайнеров в волжском городке Камышине. Второй – о тех умениях, которыми владела Ирина Кирилловна, когда ее бездетная семья разводила кроликов и сама рассказчица занималась крестьянским рукоделием – выделкой изделий из кроличьего пуха. Третий – о колдовстве и сглазе. Но и в первом, и во втором, и в третьем отчетливо слышится и чувствуется осторожная, опасливая и смиренная речевая поступь, – дискурс аккуратного, осторожного приспособления к событийным мизансценам мира. Даже в эпизоде с колдуньей Ситкина не произносит никаких решительных формул, никаких проклятий и возмущенных выкриков. Что это? Изначальная размеренность и равносильность всех и любых жизненных практик? Интересно, как рассказчица выстраивает повествовательную линию, в центре которой – желанная белая шуба, чтобы «все было как у людей». Курсы комбайнеров, где платилась крохотная стипендия, оказываются для Ситкиной тем организационно-экономическим механизмом, который позволил в итоге одеться в теплую шубу. И в который раз читателя озадачивает дискурс упорного, инстинктивного, какого-то поистине первобытного рационализма, когда девушка по копейкам рассчитывает свои расходы, не выпуская из виду генеральную цель – прилично одеться накануне замужества. И эти качества самоотверженной экономичности («экономство», как выразилась Ирина Кирилловна) распространены на всю ее жизнь. Заметно, что ей самой весьма по душе такая самохарактеристика: «Немножко получали денег, и деньги у меня всегда были. Вот, всегда. И мы не знали, что это такое – нет денег…» Она пытается в фигурах логики объяснить этот феномен, рассказывая о копилке. Но гораздо выразительнее смотрится здесь и весьма впечатляет дискурс победительного, хотя и несколько удивленного захвата, казалось бы, неподвластных простому человеку, финансово-экономических обстоятельств мира: «Как же это так, что они (деньги. – В.В.) у нас оставались? Чтобы жили – и оставались?» Так же удивителен рассказ о пухово-косыночном промысле рассказчицы. Это не столько дискурс профессионального упорства и угрюмой сосредоточенности, сколько дискурс желанной открытости общедеревенскому (хуторскому) и особенно родственному миру. Этот фрагмент – довольно редкий для нарратива Ситкиной пример складности (хотя и относительной) повествования. Дело в том, что я застал ее как раз за вязанием, которое она отложила, чтобы рассказать о жизни. Сам факт захваченности промыслом, который ее отчасти кормит, но, главное, дает забыться от одиночества, способствует систематическим контактам с покупателями и одариваемыми, естественно и с видимым воодушевлением переливается в дискурс владения деревенским ремеслом и прочного самостояния. И снова – в который уж раз – по ходу своего повествования рассказчица демонстрирует дискурс круговой освоенности своего технологического и хозяйственного микромира. Последний постепенно уходит из жизненного пространства русской деревни. Однако такая способность и охота к беспрерывному самоотверженному труду постоянно фигурирует в нарративах. Вот пример из записи, сделанной в селе Тепловка Саратовской области. Рассказывает Иван Дмитриевич Меркулов, 1912 года рождения: «Вот чего я тебе скажу: в городе сильно уважают тех, кто от нас, из деревни, поуехали. Вот, они уехали, устроились в городе на работу и их там очень ценят. У него ведь, у деревенского-то, – привычка. Мы работали круглые сутки. Сейчас вот я заменяю товарища – в ночь пошел. Утром пришел, – товарищ меня меняет. А в городе-то, на производстве, там этого нету! А наш как в городе работает? Придет, включит с утра и бьет. Бьет и бьет, безотказно бьет! Уж конец работы, ему кричат: «Иван, кончай, пошли домой, время-то уж сколько…» Там, в городе, очень ценили нашего брата. Это именно деревенская закваска: начать и без конца вваливать! Городской-то: туды-сюды. «Мне домой надо!..» Хотя ему и нечего в дому делать, как в деревенском-то хозяйстве. Но он все-равно домой стремится. А наш брат – бьет и бьет, бьет и бьет. У меня сейчас зять там работает в заводе, в городе. Как вол работает! В любом производстве. Там так и говорят: «Саньку нам давайте, он двоих стоит…» А он работает где-то в заводе, на бульдозере. Работает безотказно…».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1941. «Сталинские соколы» против Люфтваффе
1941. «Сталинские соколы» против Люфтваффе

Что произошло на приграничных аэродромах 22 июня 1941 года — подробно, по часам и минутам? Была ли наша авиация застигнута врасплох? Какие потери понесла? Почему Люфтваффе удалось так быстро завоевать господство в воздухе? В чем главные причины неудач ВВС РККА на первом этапе войны?Эта книга отвечает на самые сложные и спорные вопросы советской истории. Это исследование не замалчивает наши поражения — но и не смакует неудачи, катастрофы и потери. Это — первая попытка беспристрастно разобраться, что же на самом деле происходило над советско-германским фронтом летом и осенью 1941 года, оценить масштабы и результаты грандиозной битвы за небо, развернувшейся от Финляндии до Черного моря.Первое издание книги выходило под заглавием «1941. Борьба за господство в воздухе»

Дмитрий Борисович Хазанов

История / Образование и наука