«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности

БЛИЖНИЙ КРУГ

Ближний круг – это близость во всем. Если поросенка зарезали, то едим его вместе. Если я попал в больницу, то лишняя рыбина, лишний кусок мяса – эти люди мне все это несут и меня проведывают. Вот что главное. И эти люди взаимозаменяемы. Они все мне близкие, одинаково. «Один за всех и все за одного» – в полном смысле этого слова. Могу про каждого рассказать.

Сергей Григорьевич Голуб, старший брат

Вот старший брат, Сергей Григорьевич. За неимением отца мы в нашем клане обязаны подчиняться старшему брату. Даже если он кое-где и не прав. Если он не прав, я могу высказать ему свое мнение, а потом уже со средним братом мы добиваемся истины, рассуждаем, кто из нас прав. Но у нас так заведено – Сережа есть Сережа! Сережа сказал: «Едем на 9 Мая в станицу Славинскую на кладбище, к предкам!» И это равносильно приказу по клану. И обжалованию этот приказ не подлежит. Хотя я и могу высказать свое мнение, не согласиться с Сергеем, сослаться на болезнь.

Иван Григорьевич Голуб, средний брат

Иван Григорьевич, средний брат, – он является связующим звеном между мной и Сергеем, старшим братом. Почему? А потому, что Сережа прожил неудачную жизнь. У него третья жена, и он относится к детям, к внукам со «второй позиции». Ну, как-то прохладно. Пойми, у него есть две свои дочери, но они выросли без него, он их не касался. Он не участвовал в их воспитании, только алименты платил. У второй его жены были свои дети, уже большие, две девочки. У третьей жены вообще нет детей, и он живет с ней уже лет пятнадцать-шестнадцать. И у него, у Сергея, нету тяги к детям, открытости и любви к детям. А средний брат, Иван, прошел все. Он женился еще до армии. Потому что мать была больная. И у него дети появились первее, чем у самого старшего брата. И у него у первого внуки появились. Его внук уже заканчивает институт. Я, знаешь, Сергея никогда не называл «Григорьевич»[38]. Никогда! Хотя по положению его я иногда и мог бы его так называть. Скажем, в обществе незнакомых людей я бы мог не просто сказать ему: «Привет, братишка!», а сказать: «Григорьевич, здравствуй!» Я ему всегда говорю: «Сережа». А Ванька до такой степени в авторитет вошел, что я даже на работе говорю про него: «Хлопцы, а где Григорьевич». И люди, которые глядят со стороны, всегда думают, что Ванька старшее, чем Сергей. Почетней. И эту репутацию он себе как раз и обеспечил тем, что он прочнее в жизнь врос, чем Сергей. Он раньше в жизнь врос, чем Серега. Он более ветвистые отростки в жизнь пустил. А Сергей получается вроде как одиночка. Изолированный. Хотя по его старшинству мы с Ванькой обязаны его слушаться, и слушаемся на деле-то. И поэтому старший брат Сергей ревновал Ваньку. А Ванька отвечал на это: «У меня, мол, уже внуки бегают, им восемь лет, а у тебя детям восемь лет».

А если рассказать по отдельности про Ивана и про Сергея, какие отношения у меня с каждым, так это каждый год по-разному. Они для меня одинаковые. Хотя я к ним и по-разному отношусь. И эти отношения, про которые ты пытаешь, тоже развивались по-разному. Когда Ванька работал на машине, он мне помогал строиться. На 70 процентов он мне помогал. Он возил гравий, цемент, глину. Только попрошу – он сразу везет. Было бы чем рассчитаться. (Выразительно щелкает по горлу, намекая на форму расчета. – В.В.) У него друзья, пять-шесть машин. «Давайте, хлопцы, братишке завезем стройматериалов, а потом посидим, выпьем-закусим…» А Сережа работал токарем экстра-класса. И если поломается ось на мотоцикле или какой-нибудь болтик отлетит, то я обращался к нему. И он мне делал это. Но главное вот что. Ванька сходу врос корнями в жизнь, а Сережка бегал и не мог себе найти пристанища, – вот из-за этого я к Ваньке с более серьезными вопросами обращался. «Ваня, помоги найти то-то, Ваня, помоги достать то-то…» А Сергей работал на таком производстве, которое позволяло ему мне болт привезти. Но где он мог бы мне что-то серьезное достать, когда он сам только-только на курьи ноги встал? И то – шатаясь. Вот в чем соль. С одной стороны, Сергея жалко было, по-человечески, что он себе никак не может найти стабильную долю. Но Ванька – человек более крутого замеса. И отец мой часто обращался к Ваньке и спрашивал: «Ваня, а как ты этот вопрос понимаешь, и что ты думаешь?..» Советовался. Уважал. А если Сергей приезжает, то батька пенял ему: «Туды твою мать, – когда ж ты, Сережка, за ум возьмешься?!» А я ж меньший был, я только молча слухал их разговоры, и они во мне накрепко оставались. И теперь, со своей жизненной колокольни, будучи взрослым, я их как расцениваю? Они сейчас оба на пенсии. У них положение материальное почти одинаковое. Хотя у Сергея оно чуть-чуть выше. Почему? А потому что у Ивана внук институт заканчивает, и если у Ивана заводится лишняя копейка, то все это на внука идет. Также ж и у меня. А Сережке некому деньги направлять. Его никто не доит. Сережка нутрий продал, и у него гроши есть. И если Ваньке надо, он идет до Сергея: «Брат, помоги, рублей 500–600 надо мне на запчасти…»

И мои дети тоже – Женька, Юрка-зять, – если в Каневской они что-то такое особенное накнокают, ну, скажем, магнитолу вот эту. Она шесть тысяч стоит, а ее за полторы отдают. Ворованная, видно. Говорят: «Бери, только мигом!» Куда бежать?! Бегут к Сергею: «Дядя Сережа, выручай!» И он выручает. И с самого детства у Сергея карманных денег было больше, чем у всех остальных братьев. Он бережливый, расчетливый. Однажды он в кино трешницу нашел, зеленую такую, – помнишь. И он эту трешницу до тех пор носил в кармане, покуда мать штаны его не постирала, вместе с этой трешницей. Так он целый день сидел и плакал. Ему жалко было ее разменять. А Ванька – другой совсем в этом вопросе. Появилась шальная, неучтенная денежка – он ее на кино, на подушечки, на лимонад размотает. И я такой же по характеру. За последние лет десять лет характер отношений и с Сергеем, и с Иваном изменился. Причем в лучшую сторону. Слушай. Сейчас они в социальном смысле на одной полочке. И я с ними – то же самое. Но меня и Ваньку доят, а Сережку – нет. То есть мы с Ванькой делимся деньгами и всем иным с родней и с детьми-внуками. Конечно, «доят» – это не нагло тянут. Но все же приходится делиться. И мы с Иваном в большей степени, чем Сережка, являемся донорами для родни. Казалось бы, Сергей должен как-то особняком в нашем семейном клане стоять. Нет! Мы ж его так же ж любим! А мой сын Женька и мой зятек Юрка даже больше люблять дядьку Сережку, чем дядьку Ваньку. А почему? А потому, что, если они пойдут с просьбами до дядьки Ваньки, он начинает думать: «Мне ж надо Сашке, внуку, дать, и Любе, дочке, дать…» И он, Ванька, начинает калькулировать. А Сергей – нет! Он вынимает гаманец, отслюнивает капусту и говорит: «На!» И поэтому они его любят. Хотя до них еще не доходит, как обстоит дело на самом деле, и кто такой Ванька и кто такой Сережка. Чем больше человек независимей, тем больше он выделяется в нашей семейной ячейке. И на общем фоне Сережа у нас опять выделяется. Не потому, что старший, а потому, что судьба у него иная, чем у нас, у его родных братьев. И вроде бы его нам жалко – и детей у него нет, и прожил жизнь слегка. Подумаешь про него – как он живет? Вот, нету меня неделю в Каневской, Сергей звонит Ваньке: «А что, Мишка к тебе не приезжал?» – «Нет». – «Давай завтра выберем время и сбегаем в Привольную, что с Мишкой, узнаем…» Это – Сережка!.. Это – старший брат. Гайки закручивает. Выполняет свою лидерскую роль старшего. Я в свое время не хотел крыс (так в здешних краях называют нутрий. – В.В.) плодить, а братья решили меня уговорить, потому что это выгодно. Конечно, я и без них знаю, что такое крысы. Но в это время зять Юра строился, все деньги на стройку шли. А чтобы купить семью, надо 2500 рублей выложить. А у братьев эти крысы уже плодились. И хоть про этих крыс мне больше всего Иван рассказывал и уговаривал, привез-то мне их именно Сережка. Привез семью в мешке. А потом и Ваньке стыдно стало, и он мне семью привез. То есть они меня нагло заставили крыс взять: между собой перекурекали, крыс в мешок нагрузили, в огород мой высыпали. «А теперь что хочешь, то с ними и делай, Миша!» И меня они фактически принудили заняться крысами. Принудили! Чтоб в результате у меня доход повысился. Но тут другое важнее. Тут ведь именно родственные какие-то связи. Тут ведь какая-то ихняя любовь, которая заставляет тебя, хочешь ты этого или нет, заниматься новым делом. Я сейчас все постепенно объясню. Ни я, ни Ванька – не любители ловить на удочку. Спиннинг кидать мы вообще не могли. Наше дело – волок, сетка. А Сережка с детства удочкой ловить рыбу любил. И он постепенно убедил Ваньку, что удочкой ловить интересно. Он несколько раз брал его с собой, доказывал. И добился того, что Ванька влез в эту рыбалку и полюбил именно удочку. Ну, Ванька теперь стал тихий рыбак. Теперь Сережка начал и меня топтать. Но меня они на это дело никак не уговорили. Ты спросишь – а причем здесь крысы? Так это ж то же самое! Вот, у них двоих начали крысы плодиться, и это дело очень выгодное. И они меня начинают топтать насчет крыс, чтобы и мне эта выгода пошла. Я раньше крысами вообще не занимался. И они решили дать мне стартовый поджопник. Они привезли мне крыс, высыпали из мешка, развернулись и уехали. Что хочешь, то и делай с ними, с крысами! Я думаю: «Е-мое!..» Давай клетки делать, давай их клепать ночами, давай эти сараи делать. Страх божий, сколько они мне работы подвалили! Но тут надо вот что сказать. Первым из них начал рыбалить я. Я еще до армии браконьерничал, боже ты мой! Мне рыба помогла строиться. У меня были и сети, и волок. Я участвовал в движении по борьбе за охрану природы, с рыбинспекцией был «вась-вась» – и их кормил, и сам кормился. И братьям давал рыбки. Приедут они – я десяток рыбин одному дам, десяток – другому. И они тоже начали рыбалкой заниматься. Им было интересно приехать ко мне и разговаривать про рыбу. Мы ни про что не разговаривали – только за рыбалку. «Где ловится, как ловится, на что ловится…» И им было интересно со мной общаться. А мне интересно было вот в каком смысле: я из них самый молодший, а они у меня спрашивают совета, прислушиваются ко мне. И я ходил важный, потому что я был у них в этом деле самый главный. Потом меня скрутила болезнь, и я поневоле прекратил заниматься рыбой. И они перестали ко мне заезжать, чтобы за рыбу погутарить. Я перестал быть для них спецом и экспертом. И мне это немножко обидно было – скатился мой былой авторитет. Но в то же время, когда я к ним приезжал, я слушал, что они все время говорят про крыс. Крысы и крысы. А мне на эту тему не то что говорить, слушать было неинтересно и тошно. А они чувствуют, что я им через крыс становлюсь чужим. Ну, не чужим, а посторонним. И тогда они выдумали ход: взяли и в наглую привезли мне крыс. Я вынужден был в крыс вникнуть. И тогда им стало интересно ко мне приезжать, потому что я поневоле с ними только про крыс разговариваю. Я-то не все про крыс знаю, а они – спецы по крысам. И вот мы, три брата, сидим и за крыс разговариваем. И у нас общее уже не рыба, а крысы. Крысы и политика, мать бы ее так! Снова наш родственный узелок крепко завязался. И, заметь, – в этом деле главный закоперщик был Сережка. Он не такой скупой. Он, бывает, ворчит, когда я у в долг беру. Он говорит: «Этот долг водой запить только!..» То есть намекает, что долг ему вряд ли вернут, и его надо водой запить и забыть. А сам в кошелек лезет, сам дает. И назад денег не спрашивает. Не отдал – так и не отдал. «Водой запил…» А Иван не такой. Он скуповатый. Он в долг не даст. А если даст, то спросит десять раз. Но, с другой стороны, – когда Иван ко мне приезжает, он всегда везет с собой шоколадку. Обязательно! Сергей – нет. Потому что у Сергея нету навыка общения с родными детьми. У него этого навыка не выработалось. Но помогают они мне (да и я им) беспрекословно. Я их прошу: «Ваня, Сережа, – надо мне помогти! В стройке. Я знаю, вы и сами нездоровые. Но хоть приедьте, поможите. Хоть советом…» И они приезжают, корячатся, ходят, стучат, носят, клеят, прибивают. Никаких проблем! И я к ним вместе с Дусей езжу, помогаю. Я старался так детей своих воспитывать, чтобы они знали родство, уважение.

Ванька же всю жизнь по командировкам ездил, его дома часто не было, и получилось так, что дети его – какие-то обособленные. Даже его внуки если мимо нас пройдут, они не поздоровкаются. Он не знает этого. И получается, что потомство Ивана воспитано не в таких родственных чувствах, как хотелось бы и как у нас принято. А у меня даже мелюзга приучена стариков знать и уважать – не только своих, но и чужих. Это, я тебе скажу, сейчас редкость. Сейчас не всякий своих двоюродных братьев знает. (Подошел к крану, налил воды в кружку, выпил, откашлялся. – В.В.) Вот я тебе и обосновал, кто такой Ванька и кто такой Сережка. Сергей у нас специалист технический. Надо было мне сделать отопление – я поехал не к Ваньке, а к Сергею. Он нашел мне сварщика, который ему нравился. Он сам приехал и проследил, чтобы трубы не висели там и сям, а чтобы они были в куточек собраны, аккуратно. Ну, отопление сделали классно. И это заслуга Сергея. А если надо что-то украсть, что-то выгодно купить-продать, что-то выкормить, что-то где-то провернуть, поросят держать или быка вырастить, – це уже до Ивана обращаешься. Потому что Иван хозяйственным опытом был больше наделен, вооружен, чем Сергей. Я к нему еду и спрашиваю: «Ваня, как ты считаешь, вытяну я три головы свиней?..» И Ванька мне советует, учит, потому что он в этом деле эксперт. То есть мне каждый по-своему помогает. А теперь, когда они постарели, – уже они ко мне обращаются. «Миша, як ты думаешь, – сможем ли мы достать корма? Сможем ли мы поставить 30 голов крыс, пять коз?.. Вытянем или нет?..» И я уже начинаю глядеть на это дело со своей колокольни: «Так, – в Каневской воровские кормовые лавочки позакрывалися, в Привольной еще можно, по ночам, что-то привезти, спрятать, – мы же на краю станицы живем. Тот же тюк сена сбросить, мешков несколько…» Вот я все это прикину в голове, вспомню тех, которые мне помогут в этом промысле, и говорю Ивану: «Ну, оставляй, чем сможем, поможем тебе, брат!» И получается, что уже я становлюсь в нашей упряжке главным.