Дойдя до выезда из города, Аркадий отправился в чумацкий табор. Там, на вытащенный из тайника, не слишком окровавленный червонец, он купил полпуда соли и получил положенную сдачу. При этом он дрожал от страха, но страх оказался напрасным. Огромный хохол, который атаманил в обозе, на деньги взглянул лишь мельком, и велел выдать соль.
Соль Аркадий снес домой и стал нервно прохаживаться по комнате — до встречи оставалось где-то с час. Подумалось — пойти осмотреться? Нет, это лишнее: место встречи и без того отлично известно. И известно не одному ему.
Аркадий задумчиво запустил руку в свои волосы. Пронеслась мысль: не мешало бы подстричься — по такой жаре заросшая голова просто плавилась. Кроме трат, это сулило и потерю времени, коего также не хватало. Еще подумалось: как бы здорово было, если бы имелась возможность шевелюру снять, словно шляпу, отдать куаферу пока та не нужна — например, на время сна. А после — забрать ее, как забирают из мастерской починенное платье или сапоги. А еще было бы здорово, если бы имелась некая машинка, заменяющая медленные ножницы…
Он покачал головой, вытряхивая из нее посторонние мысли.
…На Бастионе, отмечая полдень, громыхнула пушка. Палили, надо сказать холостым, ибо, во-первых, на каждый день ядер не напасешься, во-вторых холостой выстрел — самый громкий. Обычай этот ввели недавно, но он уже успел расколоть общество. Как водится, городские мальчишки были в совершеннейшем восторге и сбегались смотреть на каждый выстрел. Девочки и девушки мило пугались. Им, похоже, нравилось пугаться. Мастеровые к пальбе относились скорей с симпатией. Часы имелись мало у кого, да и не всегда удобно на них глядеть. А так, если бабахнуло, значит все, шабаш, обед. Не пропустишь.
Зато бабы, особенно живущие недалеко от Бастиона кляли почем зря. Говорили, что выстрел пугает кур, и те хуже несутся. А уж если умирал хоть цыпленок, то винил в его смерти пушку — не иначе от ее выстрела надрывалось сердце у твари. Мужики от жалоб своих суженных отмахивались. Что с них взять, одним словом бабы!
Когда ударила пушка, Аркадий стоял, где и было написано: на углу Греческой и Екатерининской, вглядываясь в лица немногочисленных прохожих. Он пытался угадать своего будущего информатора. Вот идет дамочка с изящными формами, но слегка печальным лицом. Может статься, Ситнев был ее тайной любовью, и о находке ей известно все… Она прошла мимо Аркадия. В самом деле, это не могла быть она. Записка была написана скорей мужским почерком, человеком хоть и малограмотным, но все не безграмотным.
Количество «і», употребленных не к месту наводило на мысль о малороссе. Однако же нет, лица, знающие и русский и украинский язык обычно не ошибались с»?». Существовало простое негласное правило: если при переводе слова на украинский в сомнительном месте возникало «і», то в русском писалась»?», в противном же случае — «е».
Вот, положим, письмо написал переходящий улицу подмастерье в рваном переднике. Возможно, Ситнев заказывал у него какой-то прибор, или просто точил лопату, да обронил какое-то словцо. Нет, тоже не он.
Внезапно Аркадий услышал, как кто-то подкрался сзади. Хотел обернуться, но поздно: под ребра ткнулось что-то холодное и железное. Мгновением позже он понял — пистолетный ствол.
— Что за на… — начал, было, Аркадий.
— А ты что думал, так просто тебе это с рук сойдет?.. Узнал, паршивец?
Аркадий действительно узнал.
— Ники, что ты…
— Молчать, — отрезал Николай. — Делай, что тебе сказано — и я тебя не убью. Шагай.
Они пошли по улице, так что прохожим казалось: вот идут два приятеля, которые обнялись, которых мужская дружба связывает более, нежели плотская любовь — мужчину и женщину.
В голове стучало: неужели Николай — английский шпион?… Невероятно! А ведь он, Аркадий, его спас. Но Ники приехал в город на день позже того гелеографирования… Ну и что? Он мог, положим, остановиться на станции вблизи города, вечером обменяться сообщениями, переночевать на почте, и лишь на следующий день приехать в Гайтаново.
Но пещера! Николай не мог быть в пещере — он же боится замкнутых помещений. Все же имеется сообщник? Тогда и с эскадрой мог связываться второй…
Меж тем Ники втолкнул Аркадия в какую-то подворотню, похожую на ту самую, из страшного сна со старухой. В подворотне было сыро и казалось: дыхнуло могильным холодом. Крошечная дверь. Полутемный закуток, коридорчик, снова дверь. Ее Николай толкнул ногой, впихнул Аркадия вперед.
И юноша оказался в зале небольшого, вполне приличного кабачка. В углу, за накрытым столом их уже ждали боевые товарищи Николая.
— Господа! — крикнул тот. — Смотрите, кого я к вам привел! Мой спаситель! Господа, троекратное «ура» Аркадию!
Господа были изрядно подшофе, поэтому «ура» грянули неровно, но с такой охотой, что задрожали все склянки в кабаке.
— Садись, Аркаша! Угощайся! Сегодня пьем только за тебя!
В горле пересохло, и от протянутой кружки пива Аркадий не отказался.
— А признайтесь, здорово я вас разыграл! Струхнули! По глазам вижу, что струхнули! Но нет тут ничего постыдного! И не обижайтесь, право-слово! — смеялся Ники.