Голова бога (Приазовский репортаж)

«…Разъ чудестная моя, — писал Петр. — Скучалъ бѣзумно объ тебя, моя прекрасно окая.»

— Скажите, ведь это хорошее письмо?

Аркадий невольно поморщился. Похоже, письмо, обнаруженное ночью писал именно этот смельчак, бретер… «А ведь кого он убивал на дуэлях, — пронеслось в голове. — Были наверняка умней его».

— Что это вы наяпонислись? Не нравится, что я написал?.. — офицер выглядел откровенно обиженным.

Верно, еще немного и офицер бы потребовал сатисфакции, дуэли, а это верная смерть…

— Нет-нет, письмо замечательное. Видно сразу, что вы ее любите, и будете замечательным мужем.

— Вы находите?.. — оживился Петр. — Я тоже так думаю. Я даже сестре ее понравился! Так она и сказала: «Так тебе и надо».

— Но некоторые ошибки надо бы исправить, — из кармана Аркадий достал карандаш и принялся за дело.

Глядя на то, как исправляются ошибки, Петр заметил:

— Николай прав, вам в самом деле следует записаться в наш полк! За нами вы будете как за каменной стеной.

В самом деле: с этими молодцами он был бы… Нет, не за каменной стеной, а в гуще событий. Он бы писал такие reportage — лишь следовало выбрать звучный псевдоним. Предположение было заманчивым.

Отдых (13-ое среда)

В то утро к пансиону мадам Чебушидзе подъехала видавшая виды двуколка, скрипящая каждым своим механическим суставом и со слегка разными колесами. Возница — старый еврей, одетый в штаны и засаленный лапсердак поверх несвежей рубахи вызвал хозяйку, сообщил, что он безумно просит прощения, но он таки желает видеть графиню Колокольцеву. Первым порывом хозяйки было кликнуть кого-то из господ офицеров, дабы тот устроил наглецу должную выволочку, и научил этого жида держать свой чесночный запах подальше от ее дома.

Но из пансиона вышла госпожа Колокольцева, которая, оказывается, ждала экипаж. Она была в дорожном платье, вооруженная против солнца зонтиком и соломенной шляпкой.

Графиня сообщила, что некоторое время ее не будет в городе, она уезжает в имение друзей ее родителей. Нет-нет, адреса для пересылки корреспонденции не будет, да он, наверняка и не понадобится.

Бригадирша понимала, что постоялица лжет. Однако не это вранье занимало хозяйку, а мысль о том, что комната в ее пансионе, может быть, странным образом проклята, и постояльцы всегда будут оттуда пропадать. Однако же сие проклятие было выгодно. И бригадирша быстро прикинула, где и какие вещи графини получится продать, если та, не дай Бог исчезнет. Мысль получилась приятной, и мадам Чебушидзе улыбнулась.

За комнату было уплачено на неделю вперед, и, указав на два своих чемодана, Графиня уселась в двуколку. Багаж тут же принялся устраивать сзади еврей, при этом его пантофли на деревянной подошве стучали словно кастаньеты. Закончив с багажом, еврей взгромоздился на козлы и щелкнул кнутом.

Кляча повлекла двуколку по брусчатке Екатерининской к Бердянскому шляху.

Город скоро окончился, и слева и справа потянулись поля, разрезанные оврагами, крохотными рощами, аллеями, кои скрывали съезд в чье-то имение, в село. Степь выгорела под солнцем, лишилась большинства свих красок. Воздух был сух и пылен, казалось еще немного и от его дыхания вспыхнут ковыли, хлеба, которые как раз убирали загоревшие до эбенового цвета крестьяне. И лишь чайка, залетевшая сюда, могла напомнить, что где-то рядом море.

Дорога перевалила через холм, и пошла вдоль кукурузных полей. Была она тут столь высока, что женщине порой казалось, будто дорога идет в туннеле. Проехали через какое-то сельцо, вымершее по случаю жары, лишь в пыли играли неутомимые дети. Галдя, они бежали с двуколкой наперегонки, и к своему торжеству, часто опережали уставшую клячу.

…В версте от сельца у векового дуба дорога раздваивалась. Указателя не имелось, но Конкордии он был без надобности — из-под тени дерева вышел измученный ожиданием Аркадий. Сойдя с двуколки, Конкордия шагнула прямо в объятия Аркадию. После долгого поцелуя юноша принялся снимать багаж, и еврей тут же принялся помогать, производя, впрочем, не сколько помощь, сколько шум.

Наконец, получив обещанную мзду за проезд, возница укатил куда-то в степь, а Аркадий и Конкордия последовал по тропинке средь высоких трав.

Так иногда бывает: идешь полем, рощами, перебираешься через овраги, холмы, и вдруг чувствуешь — за тем холмом нет ничего. Ты предчувствуешь пустоту. Поднимаешься на очередную вершину — и действительно, заканчивается суша, начинается необъятный и шумный морской простор.