Голова-гнездо

— Ладно, — сказал он после недолгих раздумий. — Только на работу я звякну всё–таки, а то потеряли, поди.

Юрий кивнул. Русаков удалился в зал. Весь его разговор был достаточно хорошо слышен.

— Аллё… О, Люси, ты? Совещание кончилось, что ли?… А–а–а… Слушай, у меня тут проблемы возникли… Да?! — удивлённо. — Да?.. Че–его?! Арестовали?!

Юрий на табуретке замер, Марина тоже. Арестовали? Кого? В связи с чем? Русаков же тем временем продолжал беседу.

— Слушай, скажи шефу, что со мной всё в порядке. Никто меня не арестовывал. И сама не расстраивайся. Просто я… Ну, я упал и ударился головой, поэтому прийти сегодня, наверное, не смогу… Нет, пока нет. В общем, Люси, ты поняла, да?.. Не, серьёзно, у меня шишка на весь лоб. Может, как у Мюнхгаузена, вишня даже какая–нибудь вырастет… Ну, у оленя, какая разница. Короче, ещё увидимся. Ну всё, целую… Конечно. Слушай, давай об этом попозже, а? Всё, ладно!

Вскоре он появился на кухне. Лицо его выражало неимоверное удивление.

— Ни хрена не понимаю! — произнёс он. — Шеф звонил Нинке — мол, меня на работе нет, а та ревёт и говорит, что меня арестовали! Бред какой–то!

Марина вдруг фыркнула.

— Ты что–то знаешь? — накинулся на неё Русаков.

— Я знаю, — сказал Юрий. — Точнее, могу легко догадаться.

— Ну и…

— Да тебя твоя же жёнушка и сдала! — закричала Марина и рассмеялась. — Спроси у… вот у него!

Русаков перевёл взгляд на Юрия. Тот храбро выдержал его и заявил:

— Короче, так. «Молчание ягнят» смотрел? Квид про кво, или как там?

— Чего–чего?

— Ты — мне, я — тебе.

— Так–так! — произнёс Русаков медленно. — Ну ни хрена ты, гражданин начальник, даёшь.

— Боже, как вы все меня достали! — Марина вскочила с табуретки и начала быстро ходить взад–вперёд по кухне, сопровождая свои слова бурной жестикуляцией. — Ну я‑то тут при чём? Идите куда–нибудь в другое место, и там и выясняйте всё, что вам надо! При чём тут я? Мне на работу скоро!

— Заткнись, сука! — оборвал её Русаков. — Тебя не спрашивают, так что молчи, если по морде получить не хочешь!

— Что? По морде? От тебя? Ой–ой, мне страшно!

Русаков тут же вмазал девушке ладонью по щеке. Та отлетела к раковине, схватилась за лицо.

— Эй, — начал Юрий, но санитару было сейчас, похоже, не до него.

— Чего ты тут корчишь из себя? — обратился он к Марине. — Да ты сейчас прямо здесь у меня в рот возьмёшь, и твой ёбарь ментовский ни хрена мне не сделает! — он начал расстёгивать ширинку.

В это время в дверь позвонили.

— Ха! — злорадно выкрикнула Марина. — Пришёл кто–то! Сам у себя отсоси, пидор несчастный! — проскользнув мимо Русакова, она устремилась в коридор.

В очередной раз удивив Юрия, санитар не стал задерживать девушку и вместо этого уселся на табурет.

— Ты не обращай внимания! — неожиданно миролюбиво сказал он. — Ей нравится, когда её бьют, обзывают. Поэтому не воспринимай всё это как реальность. Для этого есть другой термин — реальность согласованная. Ну, знаешь, как у каждой нации какие–то свои законы, приличия… Типа этого, короче. Мы с Маришей давно знаем друг друга и…

Из коридора донёсся истерический визг, потом — удар. Юрий вскочил.

Кто–то пришёл к Терехину

«У Нейрис было два выхода: один (аудио), как и положено, во рту, снабжённый встроенным динамиком, второй (аудио/видео) за левым ухом, скрытый длинными чёрными псевдоволосами. Им она пользовалась крайне редко — лишь в тех случаях, когда нужно было распечатать какую–нибудь мысль на принтере или записать на диск воспринимаемую глазными камерами информацию».

Терехин хмыкнул. Начало Сашиного рассказа «Программа для Нейрис» было многообещающим. «Что же будет с ней дальше? — подумал он. — И кто она вообще такая: биоробот или женщина будущего?».

Быстро сбегав на кухню, он достал из холодильника начатую банку сгущенки, а из стола — ложку. При супруге он есть сгущённое молоко почему–то стеснялся — ему казалось, что она осуждает его за это. Не маленький ведь мальчик уже, а к сладкому тянется, как муха к говну. Поэтому Терехин старался обычно есть сгущёнку, когда Катерины не было дома. Одна ложка, вторая, третья. Так, хватит. Надо воспитывать в себе силу воли. Хм, а может, ещё одну? Четвёртая ложка, пятая.

Когда банка опустела, Терехин с сожалением выкинул её в мусорное ведро и, вернувшись в комнату, продолжил чтение, с нетерпением ожидая, когда же у этой Нейрис начнутся какие–либо проблемы. Все сашины рассказы были построены однотипно: живёт–живёт кто–либо и вдруг у него начинаются огромные проблемы. Впрочем, на этом почти всё основано, если разобраться. Точно так же, как нет жизни без кислорода, нет жизни и без проблем.