Голова (Империя - 3)

Леа, обводя взглядом комнату:

- Вы - здесь у меня?! Я не выхожу, - знаете, у меня мигрень... Нет, я знала, что придете вы!

- От вашего брата? Неужто я вижу вас? Вас, его сестру! Знаете, вы совсем другая, чем на сцене.

- Потому что там я играю все, только не восхищение, только не... смирение. - И Леа хотела коснуться губами руки гостьи. Но Алиса привлекла Лею к себе на грудь.

За дверью резвилась Белла:

- Руки прочь, Шеллен! Мы с вами в гостях у актрисы, которая славится своими брильянтами. Вот как нынче живут! Все, кто на виду, селятся в новом западном районе. Только я одна кисну в своем Меллендорфском дворце. А здесь все сплошь дворцы! - Прыжок на подоконник, еле удалось ее удержать.

Блахфельдер рассказал, что в Генуе есть улица, состоящая из десяти старинных дворцов. Но куда лучше - сто шестьдесят новых. Шеллен воспользовался этой темой для самых неприкрытых намеков на первое свадебное путешествие Беллы, когда жених один доехал до Италии, а невесте пришлось повернуть назад. Она от смеха чуть не вывалилась из окна; Эрвин Ланна, давно с тревогой следивший за ней, втащил ее в комнату. Словно обессилев, она минутку полежала у него на плече. "Боже! до чего я несчастна!" - как будто послышалось ему. Но она уже снова резвилась, сама не замечая с кем. Однако молодой Шеллен успел прикинуть, какие перед ним открываются возможности.

Алиса и Леа спаслись от шума в спальню. Спальня белая с серебром; кровать такая низкая, что пушистые белые меха, разбросанные по полу, чуть не касаются подушек.

- Кровать односпальная, - заметила Алиса.

- Что тем не менее ничего не доказывает, - заметила Леа.

- Ну, все же, - возразила Алиса. И робко добавила: - Вы в жизни гораздо больше играете, чем чувствуете.

Лицо актрисы приняло злое и печальное выражение.

- Если хотите, это так: моя воля, мой темперамент, все мои способности к жизни и любви поглощены игрой на подмостках - актерским ремеслом. Мои безумства - это маска, страх, бесплодная алчная тоска об упущенном. Дорого мне обошлось ненавистное, неблагодарное, тираническое актерское ремесло. И сейчас, когда пришло время наверстывать, я заставляю молодых людей ждать меня за кулисами. Тех молодых людей, чьи чувства целый день волновали мое воображение: и вот они передо мной, я же, усталая, исчерпанная игрой, отсылаю их прочь! Мерзость! - твержу я себе, опускаясь без сил на кровать. Сказав это, она опустилась на край кровати и сжала голову руками. - Ведь я говорю с целомудренной женщиной, - пробормотала она. - Иначе б я молчала.

- Скажите, как это возможно всю жизнь любить одного мужчину, которому никогда не будешь принадлежать? - шепнула Алиса ей на ухо.

- Именно потому его и любишь, - промолвила актриса.

Она принялась рассказывать гостье, которая так плохо знала жизнь, что значит обмануть и потерять того, кто в сущности был единственным. Потом снова прежние отношения, новая измена, его, ее, в сочетании с ненавистью, сопротивлением, верностью. Удовлетворение? Счастье? Почти нет - из-за неустанной борьбы. Но верность нерушимая, наперекор всем житейским законам, ценой унижений и потери своего "я". - Нахмурив лоб и отчеканивая слова: - Не будь я опустошена игрой, я, пожалуй, могла бы любить других. А так он стал моей жизнью.

Но Алиса Ланна, думая о себе.

- Только поэтому? - Она погрузилась в размышления: "Неужели и у меня это так, оттого что и я предпочитаю властвовать, а не любить?" Честолюбие высшая ступень жалкого снобизма, всеобщего и всеобъемлющего увлечения. Но даже Белла способна любить! Даже урожденная Кнак на своих прочно укрепленных жизненных высотах позволяла себе любить и идти запретными путями. Алиса Ланна прижалась к актрисе.

- Я часто задаю себе вопрос, почему я не принадлежу вашему брату? Я не религиозна... Что же еще? Положение в свете? Пример для народа? Боже ты мой, долог ли наш век, - надо спешить урвать свое. И как бы это было просто! Она замолчала, смущенная безотчетным ощущением, что это было бы слишком просто и что воздержанием она глубже мстит своей судьбе... И, зарывшись в пушистые белые меха, они тесно прижались друг к другу - Алиса и Леа.

Тут как-то особенно настойчиво зазвонил телефон. Одновременно ворвалась госпожа Гаунфест-Блахфельдер и тотчас же бросилась к телефону.

- Из театра? Опять? Хорошо. - И под диктовку Леи: - Она даже не собирается, у нее мигрень... Вероятно, до тех пор, пока вы не увеличите жалованья.

- Совершенно верно! - крикнула Леа.

А урожденная Блахфельдер еще бесцеремоннее:

- Ищите Шумскую. Если она должна заменять Лею, вам ее не найти, мы спрятали ее. Да, да, здесь в ванной. Итак, всего наилучшего. Выпутывайтесь сами как знаете, а я хочу выпить.

Блахфельдер обняла Лею; Алиса Ланна с огорчением заметила, что даже сильный запах алкоголя не отталкивал от нее Лею, не говоря уже о липких руках и щуплой фигурке, истерически извивавшейся от прикосновений подруги.

- Через три четверти часа он должен начать спектакль. Как же ему быть? - воскликнул Блахфельдер-младший, меж тем как сестрица его собственноручно готовила себе коктейль.