Голова, полная призраков

Наутро после выхода в эфир второго эпизода я заявила маме, что плохо себя чувствую и хочу остаться дома. Я рассказала ей о боли в животе и высокой температуре, которых у меня вовсе не было (чувствовала я себя нормально). Маме было достаточно дотронуться рукой до моего лба. Вопросов она не задавала, температуру мне не померили. В школу не пошла и Марджори. Она не была в школе всю неделю после выхода первого эпизода.

Долгое и скучное утро я провела у себя в комнате. Я перечитывала старые истории, которые мы с Марджори вписали в книжку Ричарда Скарри. Я посчитала, скольким кошечкам, нареченным Марджори именем Мерри, она пририсовала очки (пятидесяти четырем, как сейчас помню это число). К обеду я спустилась вниз и объявила, что мне уже лучше. Я оделась как репортер из программы новостей, на мне были: черная футболка, черные колготки, соломенная шляпа, один голубой носок и один красный носок, оба длиной по колено (красный носок был обычным, а голубой – с пальцами, так что казалось, что я одну ногу одолжила у Маппетов). Ансамбль довершала красная кофта на пуговицах, которая доставала мне почти до коленок. У кофты спереди были глубокие карманы, куда я положила свой репортерский карандаш и черный блокнотик от Кена.

На первом этаже телевизионщиков не было, но я все же делала записи в блокноте, продвигаясь на кухню. Там был папа. Склонившись над раковиной, он мыл посуду.

В блокнотике я сделал пометку: «Тарелки. Грязные».

– Привет, солнышко. Тебе, похоже, лучше?

– Да. А почему ты не пользуешься посудомойкой?

– Да тут всего несколько тарелок.

Я поджала губы и кивнула. Следующий вопрос:

– А где мама?

– Уехала с Марджори.

Это я тоже записала и подчеркнула.

– Но она скоро вернется. У нас важная встреча… – Он бросил взгляд на часы, встроенные в духовку. – …Ой, меньше часа осталось.

– Я могу присутствовать на встрече? Ведь я репортер, ты же сам видишь? Буду вести записи.

– Нет. Не думаю, что получится. Но, возможно, нам будет что обсудить с тобой после встречи.

– Что именно? Сказал «А» – говори «Б»! – Я занесла карандаш над блокнотом.

– Смешная ты. Сейчас не могу сказать. Мне сначала надо переговорить с мамой и со всеми остальными. Ничего неприятного, обещаю.

– Но я же репортер! Ты должен мне все рассказать.

– Прости, что заинтриговал тебя, но вынужден тебя огорчить, обо всем ты узнаешь потом, хорошо?

– Хм. Не хочу ждать потом.

Папа засмеялся, и, хотя все мое тело передергивало от двух тысяч вольт раздражения, я засмеялась в ответ. В то утро он казался намного более расслабленным и довольным, чем за многие месяцы. Он, в принципе, страдал перепадами настроения. Не было человека, с которым было интереснее и веселее играть, когда он был в хорошем расположении духа. Когда же он был в скверном расположении духа, вокруг него будто сгущались тучи.

Я услышала, как открывается входная дверь. Я все еще лелеяла надежду, что мне позволят принять участие в важной встрече, на которой я смогу делать записи. Раз уж я на месте. Но это была всего лишь Дженн. Она зашла на кухню без особых церемоний. Скорее всего, люди из трейлера заметили по системе видеонаблюдения, что мы с папой общаемся, поэтому Дженн направили присоединиться к нам на случай, если наша беседа будет стоящей с точки зрения проведения съемки.

– Ты уверен, что мне точно нельзя побыть на важной встрече? – Говоря это, я смотрела не на папу, а на Дженн и камеру.

– Уверен. Что хочешь на обед, малышка?

– Макарошки с сыром? – Мой вопрос был попыткой сорвать большой куш. Мама бы отказала мне, напомнив, что я сижу на диете БРЯТ[43] из-за проблем с желудком (которых у меня правда было полным-полно в то время), и приготовила бы мне простой тост, без добавок.

– Живот больше не болит?

– Нет.

– А что, правда, так сильно болел утром?

– Немножко. – Я уткнулась в свой открытый блокнот.

– Завтра утром не будет болеть?

– Не думаю.

– Тогда ладно. Я, может быть, поем с тобой. Продолжай писать, а я пока приготовлю макароны.

Папа вскипятил воды и начал изображать из себя научного эксперта, рассуждая о точке кипения воды для приготовления идеальных макарон с сыром. Я все записывала за ним и задавала ему каверзные вопросы. Он громко разглагольствовал о точном соотношении сыра, молока и масла, о правильных диаметре и размере рожков, напоминающих по форме согнутый локоть, о проводящих свойствах и молекулярной структуре белой пены, которая образуется по краям кастрюли. Подняв высоко над головой желто-голубую коробку с макаронами, папа оглашал, какими суперпитательными качествами обладает каждый ингредиент. Свою тираду он произносил особым профессорским голосом. Когда все было готово, мы поделили макароны поровну, разложив их в две миски, и затеяли проверку сырного соуса на стойкость, воткнув в каждую порцию пасты по вилке. Мы подождали, чтобы определить, чьи макарошки дольше удержат вилку в вертикальном положении. Выиграла моя порция. Мы посмеялись, поели и прекрасно провели время вместе.