Голова, полная призраков

Я хотела сказать ей: все будет в порядке, Марджори рассказала мне обо всем, она притворяется, она будет прикидываться и во время экзорцизма в исполнении отца Уондерли, чтобы тот поверил в силу обряда. Но я промолчала. Не могу объяснить, что меня остановило. Ту осень я помню в мельчайших деталях (к тому же, если что-то забывается, у меня всегда есть уникальная возможность пересмотреть шесть эпизодов телешоу о моей семье). Иногда мне кажется, что я все еще та восьмилетняя девчонка, которая ждет от старшей сестры указаний к действию.

Маме я сказала:

– Я верю. Верь и ты. Как папа. Мне кажется, отец Уондерли сможет помочь. Сможет. Он вернет Марджори в норму.

Мама громко зарыдала. Я не поняла, что произошло, и только твердила «мама, мамочка». Она отмахнулась от меня, когда я попробовала обнять ее и спросить, что случилось. Она не давала мне убрать руки от ее лица и только повторяла, чтобы я оставила ее в покое. На мой вопрос, что я сделала не так, мама сказала, чтобы я пошла к папе и священнику, у них же есть ответы на все вопросы. Я продолжала напирать со своими почему-почему-почему, пока она не взорвалась:

– Пошла на хрен от меня! – Стакан с вином полетел в стену.

Тем же вечером мы ввели новую процедуру отхода ко сну, которая была призвана не дать Марджори навредить себе и вернуть всем «покой в душе», как выразился папа. Я попыталась пошутить, изобразив, что собираюсь спать в душевой кабинке[49]. Мою оригинальность никто не оценил.

Итак, новые правила: Марджори спит у себя с открытой дверью, папа – в родительской спальне, тоже с незапертой дверью. Мама спит со мной. Дверь я могла, на свое усмотрение, оставить открытой или закрытой. Я услышала, как, уже покидая наш дом, доктор Навидсон шепотом посоветовал папе оставить за мной решение по поводу моей двери, чтобы я ощущала контроль над ситуацией.

К тому моменту, когда меня отправили готовиться ко сну, мама допивала уже третий бокал вина. Зайдя к себе, я обнаружила, что мама уже в кровати, она не разделась, накрылась покрывалом прямо в одежде. Сказок на ночь в этот раз не было. Мама объяснила, что слишком устала, и попросила меня сразу ложиться спать. За свою грубость и брошенный в стену кухни бокал она не извинилась.

Я задержалась в дверном проеме, раздумывая, стоит ли оставить дверь открытой. Это был принципиальный момент, который заслуживал должного внимания. Я озвучила вслух мои мысли, больше для себя, чем для мамы:

– Если я закрою дверь, то мы не услышим, когда произойдет нечто, требующее нашего внимания. Но если я оставлю ее открытой, то в спальне будет слишком светло да еще и шумно. Спать будет некомфортно. Но мне хочется оставить дверь открытой, как у всех остальных. Но если я закрою дверь… – Я открывала и закрывала дверь, будто раздувала кузнечные меха. – …то мы можем проспать, и я опоздаю в школу. А если я оставлю ее открытой, то я, может быть, вообще не засну, не высплюсь и не смогу пойти в школу. Но если я закрою дверь…

– Мерри. Хватит. Выключай свет, и в кровать. Немедленно.

Я оставила дверь полуоткрытой – хороший компромиссный вариант. Я сняла очки и положила их на шкафчик. Перебравшись через маму, я улеглась в кровать. Мама лежала с краю, так что я была зажата между нею и стенкой. Она лежала спиной ко мне. Я смачно поцеловала ее в ухо:

– Спокойной ночи, Ухо. – Мама даже не повернула голову, только послала воздушный поцелуй в пустоту.

Я была на нервах, ворочалась, хихикала и издавала беспорядочные звуки. Я попыталась выровнять дыхание, чтобы заставить себя заснуть, но это не помогло. В качестве шутки положила свои ледяные пятки на мамины голые ноги. Она даже не шелохнулась и глухим голосом велела мне спать.

Я лежала, сложив руки на груди, и силилась вспомнить все подробности сказанного в комнате Марджори. Я понимала, что взрослые будут анализировать каждый кадр видео и начнут распознавать потаенный смысл в словах моей сестры. Для них каждое слово имело множество различных значений. Меня беспокоила мысль, что если взрослые поймут, что внутри Марджори не притаился демон, то шоу отменят, и наша семья снова будет на мели. Однако при воспоминаниях о царапинах на коже сестры и ее устрашающем виде я задавалась вопросом, можно ли быть одновременно одержимой демоном и прикидываться, что ты одержима демоном? Это предположение сменилось переживанием о том, как бы нечистая сила не забралась и в меня, и в моих родителей… И что мы тогда будем делать? Я проговаривала это слово на разный лад – демон, вертела его на кончике языка, пытаясь его распробовать, швыряла о зубы, проворачивала его у себя в голове до тех пор, пока согласные не превращались в кашу, и слово не теряло всякую узнаваемую форму, как то странное демоническое имя, которым нарекла себя Марджори.