Голова, полная призраков

Я кивнула, хотя по виду моей сестры нельзя было сказать, что все наладится. Марджори была одета в серую толстовку и широкие черные штаны. Она была распростерта на кровати с широко расставленными руками и ногами, ее колотила мелкая дрожь. Губы произносили беззвучные слова, которые я силилась разобрать.

Порывы ветра сотрясали окна в старых рамах. Горели свечи, плавился воск. Стены, статуэтки Девы Марии на столе и лицо Марджори отсвечивали неестественным оранжевым цветом. Все заняли свои места в комнате и затихли. Я стояла между родителями. Мама и папа положили по тяжелой холодной руке мне на плечи.

Отец Уондерли встал в середину комнаты и спокойно заговорил:

– Мы приступаем к священному обряду.

Он медленно подошел к кровати и перекрестил тело Марджори, в считаных сантиметрах от нее. Священник будто бы рисовал контуры ее тела в воздухе.

Марджори заметила:

– Он изображает, что четвертует меня. Больно. Разделяй и властвуй. Потом он все то же самое проделает с вами. – Сестра говорила устало и без эмоций. Казалось, она спешит и хочет поскорее со всем этим покончить, что бы это ни было.

Отец Уондерли перекрестил и себя, а потом и всех в комнате, даже операторов. Когда подошла моя очередь, священник присел и помахал правой рукой вверх, вниз, влево и вправо прямо у меня перед лицом. Я следила за движениями руки глазами, будто проходила зрительный тест у офтальмолога. Без очков я обычно заваливала это обследование.

По завершении крестного знамения отец Гевин вручил кропильницу отцу Уондерли, который окропил нас святой водой. Я пригнулась. Только одна прохладная капля упала мне на голову – будто кто-то коснулся меня кончиком пальца. Марджори священник оплескал сверху донизу. Кисть бешено рассекала воздух, целясь в невидимого оппонента. Марджори так залили водой, что на ее серой толстовке проступили большие мокрые пятна. Марджори не двигалась и молчала, позволяя себе только моргать, когда капли попадали ей на лицо.

Отец Уондерли повернулся лицом к маме, папе и ко мне, устремляя к нам руки ладонями кверху.

– Обращаюсь ко всем собравшимся…

Уставившись в потолок, Марджори проговорила:

– Обращаюсь ко всем, кто следит за нами по телевизору: священник сейчас встанет на колени и зачитает литанию всем Святым. Скукотища. Святому отцу придется назвать поименно чуть ли не всех святых.

Отец Уондерли продолжил как ни в чем не бывало:

– Обращаюсь ко всем собравшимся: прошу вас произнести «Господи, помилуй»[53].

Марджори продолжила:

– Потом, когда он будет называть имена святых, после каждого нужно говорить «молись о нас». Мерри, если где-то ошибешься, то демон с колючей чешуей и острыми рожками проникнет в тебя. И тогда ты разделишь со мной этот ад.

Мама и папа резко выдохнули. Воздух со свистом пробивался через их сжатые челюсти.

Марджори заметила:

– В моем аду у меня не родители, а чайники. – Она хихикнула, но как-то неестественно. Я понимала, что она напугана. Было только непонятно, чего она боится: неизвестности относительно того, что будет дальше, или того, что как она уже знала, произойдет. Даже сейчас, спустя многие годы, я не уверена в том, что ее заботило. Может быть ее снедало одновременно и то, и другое чувство.

Отец Уондерли провозгласил:

– Семейство Барретт, игнорируйте все, что она говорит. Помните, что эти кошмарные слова произносит не настоящая Марджори.

– Да я это, я. Это всегда была я.

Отец Уондерли встал на колени перед постелью Марджори. Его пурпурная стола и одеяние раскинулись заводью вокруг него. На миг показалось, что он исчезнет, растворившись в потоке ткани. Священник открыл свою красную книгу в кожаном переплете и приступил к молитве:

– Господи, помилуй.

Отозвались из собравшихся в комнате только папа и отец Гевин.

– Господи, помилуй.

Отец Уондерли продолжил:

– Христе, помилуй.

Я попробовала отвечать так, как требовалось, но все равно напортачила: сказала «Господи» вместо «Христе». То же самое случилось и на фразе «Христе, внемли нам». Снова ошибка.

Мама сжала мне плечо. Она не принимала участия в молитве. Она шепнула мне на ухо, что я могу проговаривать текст в голове, если того хочу.

Я помотала головой. Если я не буду участвовать в обряде, то ничего не сработает, а Марджори так и останется в своем аду. Я помнила слова Марджори, что она прикидывается и делает все нарочно. Я верила ей, но на тот случай, если это была ложь для спрятавшегося в ней демона, я решилась следовать словам отца Уондерли. Даже не будучи преисполненной веры в священника и Бога, мне хотелось верить, что от молитвы сестре станет лучше, что она снова станет такой, как прежде.

Впрочем, в конечном счете не имело значения, во что я верю. Марджори потребовала моего присутствия при обряде по какой-то причине, которая оставалась мне неизвестной. Поэтому, оставаясь пока в неведении по поводу того, что, собственно, от меня требовалось, я предпочла делать то, что от меня все ждали. Я продолжала играть роль запуганной младшей сестренки, по прихоти как Марджори, так и всех остальных.

– Помилуй нас.

Марджори сказала:

– Вот мы подошли к самой литании.

Отец Уондерли произнес: