Головоломка

Уна Блейк сидела на корточках, склонившись над Коттоном Хейзом. Подол ее платья задрался, обнажив великолепные сильные ноги, верх платья был разодран до талии. Темнота почти полностью окутала маленькое чердачное помещение в доме Бирнбаума. В слабом свете исчезающего дня, падавшем из окна, виднелись только ее светлые волосы и абрис обнаженного бедра. Она накрепко стянула веревками тело Хейза и начала обшаривать его карманы.

С сигарой во рту, обхватив одной ручищей ствол ружья, Марти Соколин наблюдал за ней. Чем-то она его настораживала. Это была самая красивая девушка в его жизни, но в ней бушевала энергия баллистической ракеты, и порой это пугало его. И одновременно возбуждало. С волнением он наблюдал, как она раскрыла бумажник и быстро просмотрела его содержимое.

— Легавый, — сказала она.

— С чего ты взяла?

— Жетон. И удостоверение. Почему ты не обыскал его раньше?

— Мне было некогда, А что тут нужно легавому? С какой стати…

— Их тут полным-полно, — перебила Уна.

— Но почему? — Соколин заморгал и свирепо закусил сигару.

— Я застрелила человека, — ответила она, и он почувствовал что-то похожее на страх.

— Ты?..

— Да. Одного придурка, который направлялся в дом. Ты же мне сказал, чтобы я сюда никого не подпускала.

— Да, но застрелить человека! Уна, зачем ты?..

— А ты разве пришел сюда не для того, чтобы застрелить человека?

— Да, но…

— Ты хотел, чтобы кто-нибудь поднялся сюда к тебе?

— Нет, Уна, но из-за этого сюда понаехали полицейские. У меня ведь судимость… Господи боже мой! Мне ведь нельзя…

— Мне тоже, — отрубила она, и он увидел, как в глазах ее неожиданно зажглась ярость, и ему снова стало страшно. На верхней губе у него выступил пот. В сгустившемся мраке он сидел и смотрел на нее со страхом и возбуждением. — Ты хочешь убить Джордано? — спросила она.

— Я…

— Да или нет?

— Не знаю. Господи, Уна, я не знаю. Я не хочу попасть в лапы к полицейским. Я не хочу снова загреметь в тюрьму.

— А раньше ты говорил по-другому.

— Я знаю, знаю.

— Ты говорил, что хочешь убить его.

— Да.

— Ты говорил, что ты не успокоишься, пока не увидишь его мертвым.

— Да.

— Ты попросил меня помочь тебе. И я согласилась. Без меня ты бы не знал, как утереть сопли. Кто раздобыл квартиру возле фотоателье? Я. Кто предложил пойти в этот дом? Я. Без меня, черт подери, ты бы точил на него зуб до своей могилы. Ты этого хочешь? Да?

— Нет, Уна, но…

— Мужчина ты… или кто?

— Я мужчина.

— Ничтожество! Ты ведь боишься застрелить его, признайся.

— Нет.

— Я уже пошла на убийство из-за тебя, ты это понимаешь? Я уже убила человека, чтобы защитить тебя. А теперь ты идешь на попятный. Так кто ты после этого? Мужчина или кто?

— Я мужчина! — повторил Соколин.

— Ты ничтожество. Не знаю, зачем я с тобой связалась. У меня могли бы быть мужчины, настоящие мужчины. А ты не мужчина.

— Я мужчина!

— Так убей его!

— Уна! Просто… теперь тут полицейские. Один даже прямо здесь, рядом с нами…

— В восемь часов начнется фейерверк…

— Уна, чего я добьюсь тем, что убью его? Я знаю, я говорил…

— …будет много шума, много взрывов. Если ты выстрелишь в этот момент, то никто даже не услышит. Никто.

— …что я хочу его смерти, но сейчас я даже не знаю. Может быть, он не был виноват в том, что Арчи убили. Может быть, он не знал…

— Давай иди к окну, Марти. Поймай его на прицел.

— …что в кустах засел снайпер. Я ведь сейчас чист. Меня выпустили из тюрьмы. К чему мне снова делать глупости?

— Дождешься фейерверка. Нажмешь на курок. Прикончишь его, и мы тут же смоемся.

— А этот полицейский, который валяется на полу? Он ведь видел нас обоих, — возразил Соколин.

— С ним я сама разберусь, — сказала Уна Блейк и расплылась в улыбке. — Мне только доставит удовольствие с ним разобраться. — Голос ее упал до шепота: — Отправляйся к окну, Марти.

— Уна…

— Отправляйся к окну и разделайся с этим наконец. Как только начнется фейерверк. Разделайся с этим раз и навсегда. А потом пойдем со мной, Марти, пойдем со мной, мой бэби. Приди к своей Уне, бэби. Но сначала, Марти, разделайся с этим, разделайся, выгони этот микроб из своего организма!

— Да, — сказал он. — Да, Уна.

* * *

То ли Антонио Карелла перепил вина, то ли перетанцевал, по, во всяком случае, на ногах он держался с трудом. Он притащил откуда-то стул и поставил его в центре танцплощадки. И сейчас, взобравшись на него, он шатался из стороны в сторону и отчаянно размахивал руками, пытаясь одновременно удержать равновесие и призвать всех к молчанию. Гости в свою очередь тоже, видимо, выпили немало и тоже натанцевались до упаду.

И поэтому они долю не могли утихомириться и, может быть, вообще не смогли бы, если бы не опасение, что Тони Карелла, не добившись их внимания, просто свалится со стула.

— Сегодня я очень счастливый человек, — торжественно произнес Тони перед притихшими гостями. — Моя дочь Анджела вышла замуж за чудесного парня. Томми! Томми! Где Томми?

Он слез со стула, отыскал Томми в толпе и вытащил его на середину освещенной фонарями эстрады.