Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

Голос донесся от двери. Мы оба повернулись и, к своему ужасу, увидели дневную медсестру на пороге палаты, напряженную, но излучавшую небесное сияние, подобную сейчас ангелу с огненным мечом в руках. В ее голубых глазах сверкала злость и нескрываемое раздражение. Она неторопливо приблизилась к моей постели.

– Не знаю, с чего началась ваша столь интересная беседа, – сказала она, – но не думаю, чтобы доктору Ленцу нравилось, когда сотрудник лечебницы и пациент столь откровенно сплетничают между собой. Вы совсем недавно работаете у нас, доктор Стивенс, но вам пора бы уже усвоить, что это заведение для душевнобольных, а потому в обращении с ними требуется проявлять особую сдержанность.

Мне еще не приходилось видеть ее в такой ярости. И я не мог даже сразу понять, что вызвало гнев в большей степени – преданность делу или же ремарка, так неудачно отпущенная Стивенсом, в которой фигурировало ее имя. В любом случае победа за явным преимуществом досталась медсестре. Стивенс вскочил со стула, густо покраснел, пробормотал что-то невразумительное и бросился вон из палаты.

Как только он исчез, мисс Браш совершенно неожиданно одарила меня улыбкой, в которой читалось прощение, хотя взгляд ее оставался пристальным.

– Боюсь, я совершила ошибку, выйдя из себя в присутствии пациента, мистер Дулут. Но нам всем доктор Стивенс начинает действовать на нервы. В нем есть что-то от пожилой матроны, нечто чисто женское, если вы меня понимаете.

– Он всего лишь расспрашивал меня о своем сводном брате, – вяло попытался оправдать Стивенса я.

– Даже имея самую уважительную причину, ему не следовало заводить разговор об этом с вами, – и мисс Браш принялась с излишней активностью заботиться о моем удобстве, взбивая подушки и с силой натягивая простыни. Закончив, она подняла на меня взгляд, который наводил страх своей жесткой решимостью. – Вам необходимо унять свои тревоги, мистер Дулут. Если вас преследует ощущение, что в лечебнице творится неладное, то вы глубоко ошибаетесь. Это просто игра вашего воображения.

А подобное заявление со стороны мисс Браш было равносильно приказу. Она одернула накрахмаленные рукава, прошелестела юбкой и величаво удалилась.

Непогода, грозившая нам еще накануне, за ночь разбушевалась вовсю. Утром нисколько не прояснилось, и за моим окном было отчетливо видно, как с небес густо падает смесь дождя со снегом.

После нескольких часов пребывания в одиночестве я затем вновь удостоился посещения мисс Браш. Она появилась в моей палате уже в седьмой или восьмой раз, чтобы сообщить о намечавшейся демонстрации кинофильма. Кино было непременной частью диеты в этой лечебнице, и показ очередной картины наметили на сегодняшний вечер. Но поскольку плохая погода не давала пациентам возможности отправиться на регулярную прогулку, сеанс в этот раз решили устроить сразу после обеда. Пациентам старались не оставлять слишком много свободного времени, чтобы грустить из-за своих недугов и предаваться печали.

– Вы, конечно же, тоже должны прийти, мистер Дулут, – отдала распоряжение медсестра. – Вам это будет чрезвычайно полезно.

– А что за фильм? – спросил я с не слишком довольным видом.

Она улыбнулась.

– Что-то о животном мире. Вид зверушек всегда действует на пациентов самым благоприятным образом.

– Только не на меня, – мрачно заявил я. – Я все-таки человек с Бродвея. Наблюдение за сексуальными играми белохвостых бабуинов – это не мой вид развлечений.

Мисс Браш рассмеялась. Мне оставалось только поражаться, как угнетающе порой действовала на окружающих ее извечная жизнерадостность.

Обед мне принесли в постель – жареное куриное крылышко и пирог с заварным кремом. Но я едва успел расправиться с курятиной, как поступило указание одеваться. Поспешно облачившись в свою одежду, я присоединился к процессии, направлявшейся на просмотр кинофильма.

При виде Геддеса я устроил так, чтобы мы вдвоем оказались в конце небольшой очереди, образовавшейся в коридоре у двери. Лицо англичанина носило следы усталости и хандры. Идея кинопросмотра ему тоже явно не пришлась по душе.

– Ничего глупее, чем заставлять меня смотреть эту муру, они и придумать не могли, – сказал он мрачно. – Тоска зеленая. И я все равно засну, а если в фильме будет хоть что-то по-настоящему занимательное, со мной непременно случится приступ окаменения. Но что поделаешь, приходится подчиняться их распорядку.