Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

Покинувший этот мир богатый финансист выглядел теперь персоной незначительной и даже жалкой. Мне вспомнилась его мания разорения, сложные отношения с мисс Браш, нелепое завещание, написанное и заверенное ночью.

И внезапно я подумал: а ведь оно все еще лежит под резиновым ковриком в моей палате! Между тем документ теперь мог представлять особую ценность. С его помощью реальной становилась попытка убедить полицию, что Айрис не имела к убийству никакого отношения. Я решил немедленно отправиться за ним.

Пока я сам, возбужденный и еще не до конца пришедший в себя, проходил по зданию в сторону «Второго флигеля», вокруг все выглядело сплошным бедламом. Пациенты бесцельно бродили кругами, оживленно обсуждая реальность возникновения пожара. Подобно малолетним детям, они проникали туда, где им находиться было никак не положено, а уж о смешении полов и говорить не приходилось. Попытки навести порядок выглядели чисто номинальными, причем вид нескольких встреченных мной сотрудников лечебницы свидетельствовал о том, что они находились в таком же смятении, как и их подопечные.

Дежурных во «Втором флигеле» не оказалось вообще. Но это нисколько меня не удивило. С куда большим изумлением я обнаружил завещание Лариби по-прежнему лежащим под ковриком, где я его спрятал. А все потому, что сейчас нормальное и ожидаемое представлялось невероятнее ненормального и неожиданного.

Сунув бумагу в карман, я вспомнил о разговоре с Геддесом, прерванном перед самым началом фильма. Он хотел рассказать мне что-то о смерти Фогарти, нечто, объяснявшее, почему ему поступали пугающие предостережения.

Я поторопился зайти к нему в комнату, но обнаружил Геддеса вытянувшимся на постели в той же позе, в какой санитары доставили его. Он по-прежнему спал, и, несмотря на все возбуждение и горячее желание закончить разговор, мне не пришлась по душе идея разбудить его. Впрочем, это могло оказаться невозможным, поскольку мышцы его лица все еще выглядели застывшими, хотя тело не казалось больше совершенно окостеневшим.

Оставив Геддеса в покое, я побрел в курительную комнату. Там собралась небольшая компания, а Билли Трент с обычной своей непосредственностью радовался находке – он где-то подобрал коробок спичек. Зажигая их теперь одну за другой, он предлагал дать прикурить каждому, кто входил в помещение. Это придавало совершаемому действу потешное сходство с группой школьников, тайком собравшихся подымить в туалете.

Я нашел более или менее уединенный угол и сел, терзая себя мыслями об Айрис. Полиция не могла считать ее единственной подозреваемой, как мне очень хотелось верить. Конечно, они непременно узнают о ее отношении к Лариби и той роли, которую покойный финансист сыграл в ситуации, приведшей к самоубийству ее отца. Но не могли же они быть настолько глупы, чтобы не связать убийство Лариби со смертью Фогарти. А уж Айрис никак невозможно было подозревать в причастности к гибели санитара.

Но в любом случае ее ожидают допросы, следственные эксперименты и прочее. Поэтому ее душевное здоровье волновало меня даже больше, чем грозившая ей опасность. Мне легко было представить, какой ужас наведут на нее неизбежно пристрастные вопросы полицейских, до какой степени она не способна хоть как-то защитить себя сама. В моем воображении ее нежные и печальные черты лица уподобились лепесткам цветка, грубо попираемым тяжелыми башмаками копов.

Я выворачивал себе мозги наизнанку, размышляя, что могу предпринять, когда ко мне подплыл Дэвид Фенвик. Его смуглое, всегда как будто бесплотное лицо сейчас светилось плохо скрытыми эмоциями.

– Вы слышали голос, прокричавший о пожаре, Дулут?

Я нетерпеливо кивнул, желая избавиться от его общества, но он придвинул стул и уселся рядом со мной, тщательно проследив, как легли стрелки на брюках.

– Это очень плохо, – прошептал он, покачивая головой. – Когда случаются проявления, подобные этому, ситуация становится крайне тяжелой.

У меня не было сил вступать с ним в спор. Если он считал, что ложный сигнал пожарной тревоги подал какой-то злонамеренный дух, не стоило пытаться переубедить его. В моем нынешнем состоянии даже поддерживать пустую беседу показалось бы обременительной обязанностью.

– Хотел сообщить вам кое-что, – едва слышно пробормотал он. – В этой лечебнице установилась предельно неблагоприятная атмосфера. Строго между нами. Завтра я уеду отсюда. Мой сводный… То есть, простите, доктор Стивенс организует для меня отъезд, – чувственные пальцы мяли пастельных тонов галстук. – И я настоятельно рекомендую вам тоже уехать, Дулут. Здесь стало опасно находиться – очень опасно.

Я всмотрелся в его огромные сияющие глаза, силясь прочитать в них, что на самом деле стояло за его столь неожиданной заботой обо мне, если вообще что-нибудь стояло.

– Мне и здесь хорошо, – лаконично отозвался я.

– Неужели? – улыбка Фенвика выглядела механической. – Что ж, я вас предупредил. И если вы завели в этом заведении настоящих друзей, советую и им передать мои слова.