Головы на копьях

Секира Трескучего прикончила и его, оставив у него на теле «зарубку» глубиной от плеча до середины груди. А затем настал черед недобитого командирами отродья. Правда, вошедший в раж Ярбор рубанул его с такой мощью, что секира, пройдя сквозь криджа, вонзилась в тело Дикса. Впрочем, безногий Дикс так и так был не жилец, и добивший его Трескучий оказал ему услугу, избавив от предсмертных мучений.

Беспокоясь за кригарийца, я старался не выпускать его из виду. Это было несложно, так как он сражался, почти не сходя с места. Любителю финтов и уверток, ему наверняка было неудобно орудовать копьем в кузове повозки. Но по правую руку от него билась Ширва Кривоносая, а по левую Гифт, и ван Бьер помнил об этом, дабы сгоряча не задеть их копейным древком.

Работы Баррелию тоже хватало. Он колол и отбрасывал тварей не меньше, чем остальные. Наверное, для него это было рутиной и не слишком отличалось от какого-нибудь рытья земли: вонзил копье во вражью тушу, выдернул копье, спихнул тушу вниз, вонзил копье в следующую тушу, выдернул и так далее. С той лишь разницей, что землекопы могли всегда устроить себе передышку, а Баррелий и его соратники – нет.

Не то, что остановка, даже промедление было для них сейчас равносильно смерти, ибо натиск криджей не ослабевал. А вот сами копейщики слабели. Щиты трещали и ломались под ударами тварей, да и борта повозок грозили долго не выдержать. У наемников имелась вторая линия защиты – они могли соскочить с повозок и занять оборону за ними. Но эта линия была не такой надежной, как первая. По ту сторону уже вырос большой вал из дохлых криджей, который помогал стае штурмовать укрепление.

Все были неотлучно заняты кровавой работой. Лишь я один стоял без дела возле привязанных к поваленному дереву лошадей. В руках у меня был палаш, вот только не знаю, зачем. Любой кридж мог убить меня одним взмахом своей окостенелой ручищи. И все-таки с палашом мне было малость поспокойнее – как-никак, а ван Бьер сумел привить мне любовь к оружию, а также привычку всегда держать его наготове.

Мне было бы еще спокойнее, забейся я под повозку или заройся в землю. Но, как назло, под повозками было сейчас куда опаснее, чем здесь. А зарывание отняло бы у меня уйму времени и усилий. Да и что оно мне дало бы? Я же все равно не умел дышать под землей.

Меня не терзали угрызения совести от того, что все воюют, а я топчусь в сторонке, ибо не дорос я еще до ратных подвигов. Не мешаться под ногами – такова была моя текущая боевая задача. И пока я с нею справлялся несмотря на то, что от страха у меня стучали зубы и тряслись коленки.

И все-таки то, чего я боялся до усрачки, свершилось – мне пришлось превратиться из зрителя в участника битвы. И пустить в ход оружие, так как враг не оставил мне иного выбора…

Глава 13

Все случилось очень быстро, безо всякого вступления и намеков. Вот я стою и испуганно озираюсь по сторонам, а через миг уже сражаюсь. И не понарошку, а по-взрослому – не на жизнь, а насмерть! Ну а как иначе, если топтание на месте вдруг стало для меня смертельно опасным?

В сравнении с другими криджами тот, что атаковал меня, был очень маленьким – всего на полголовы выше, чем я. Наверное, это тоже был ребенок – Баррелий ведь сказал, что стая криджей выходит на войну полностью, до последней твари. Однако сей ребенок был вооружен не хуже взрослых и имел на руках такие же остроконечные зазубренные наросты. Разве что небольшие – соразмерно его габаритам.

Он проник в укрепление, поднырнув под одну из повозок. Сразу после того, как в ту же брешь уволокли Пиявку, защищавшего ее с копьем. Это случилось на моих глазах. Сначала его сбила с ног мелькнувшая из-под повозки, уродливая ручища. А затем два костяных клинка вонзились наемнику в бедра и утащили его так, как мясники таскают крючьями говяжьи туши. Крик Пиявки потонул в реве битвы, и лишь оброненное им копье напоминало о том, что мгновение назад он был здесь.

Если бы я сейчас глядел в другую сторону, тут-то мне и настал бы конец. Но я таращился вслед исчезнувшему Пиявке и не проморгал, когда из-под той же повозки выскочил мелкий кридж. Несмотря на свои размеры, он тоже жаждал убивать людей. А поскольку первым ему на пути попался я, мною он и решил открыть свой боевой счет.

Отродье издало мерзкий звук – это было еще завывание, а «детское» повизгивание, – и бросилось ко мне, выставив вперед костяные клинки. Заорав от испуга, я попятился, но тут же запнулся о валявшийся позади камень. И грохнулся на спину, каким-то чудом не выронив палаш.

Угроза была настолько близка, что всю оторопь с меня как рукой сняло. Осознание того, что в меня вонзятся сразу два клинка, встряхнуло меня, словно пощечина. И заставило бороться за жизнь изо всех сил.

Лежа на спине, я не мог нормально сопротивляться. Зато тварь имела надо мной все преимущества. Все, что я смог, это несколько раз ткнул палашом в ее сторону, надеясь ее отпугнуть. Пусть ненадолго – чтобы только успеть подняться на ноги.

Наверное, со стороны мое судорожное тыканье клинком выглядело смешно. И тем не менее оно меня выручило.