Голубая дама

Однако я все именую Евтейшу собакою, а Николай Артемьевич шутя прозывает его волком и, разумея моего медвежонка, говорит: «У тебя — свой зверь, у меня — свой». Глаза у Евтейши, верно, подчас вспыхивают волчьими огоньками. Впрочем, Евтейша никаких вестей пока не приносил. Тревожные вести привез возвратившийся из столицы инженерный капитан. Правительственные лица обеспокоены неизжитой в Петербурге и Москве крамолой. В Москве крамольники собираются в салоне княгини Зинаиды Волконской — жены брата государственного преступника Сергея Григорьевича. Княгиня Зинаида Александровна — дочь дипломата и писателя, сама сочинительница и поэтесса. К ней наезжают Пушкин и Жуковский, князь Петр Вяземский и Адам Мицкевич. Она позволяет себе с презрением отзываться о сподвижниках царя и с открытым сочувствием — о государственных преступниках.

Инженер сообщил, что царь грозился загасить все до единого очаги крамолы.

— Вот, дорогая моя, — сказал мне муж, — поразмысли, что произойдет, ежели в такой момент преподнесут ему твое посланьице и Натальи Фонвизиной ответ.

25 июня

День вчерашний был полон треволнений. Прибыл курьер из Петербурга в звании бергмейстера. Нагрянул как снег на голову. Правда, говорят, сейчас это в обычае. Государь-император самолично изволит чинить ревизии в различных департаментах. Стройный, быстрый, с выпяченной грудью, с талией в рюмочку, он возникает нежданно, делает осмотр ящиков и шкафов, строгий опрос чиновников. После этого иных постигают сердечные удары. По августейшему примеру и другие ревизии вершатся. Впрочем, Николая Артемьевича не проверки страшат. Дела у него устроены не в раскид, всегда приведены в строжайший порядок.

Страшит его, да и меня мучает, иное — не связан ли приезд господина бергмейстера с моей перепиской, не усмотрено ли в этом сочувствие врагам государя-императора? Так или иначе, с Евтейшей мне была отправлена эстафета, чтобы я могла принять петербургского гостя. Я, конечно, понимаю — человек столичный, придворный чин имеет, пуре да фрикандо его не удивишь. А если удивишь, так чем местным, колерным.

Отец еще мне рассказывал, что светлейший князь Потемкин с Тавриды за тысячи верст курьеров слал за обыденной брусникой. И нам разумнее держаться своего сибирского пошиба.

К обычному обеденному столу мы с кухаркой, поваром да еще случившейся тут Авророй — моей подругой, дочерью асессора — на скорую руку добавили севрюги, стерляди обской заливной, икры разного разбора, грибов соленых да маринованных, утятины копченой да пельменей.

На десерт поставили блюдо земляники и кисель облепиховый. К чаю подали майского душистого меду.

К этому нежданно добавился мой медведь, коий по недосмотру изволил важно выйти из своей опочивальни и с любознательностью уставился на его высокоблагородие.

Бергмейстер, как истый солдат, робости не выказал, а, напротив, устремился к зверю, желая его потрепать по загривку. Мишка зарычал и оскалил клыки, но я оттащила его за медный ошейник.

Чтобы задобрить зверя, предложила гостю попотчевать его конфетой. Бергмейстер взял из вазы конфету и бросил медвежонку. Мишка конфету развернул и, отбросив бумажку, съел, за сим важно удалился.

Но опишу все по очередности.

Гость и хозяин появились часам к шести, и, хотя генерал был и насторожен, все шло гладко. Мною бергмейстер очаровался или, как светский человек, показал таковой вид. Комплименты и бесчисленные тосты в мою честь так и сыпались.

Николай Артемьевич, решив, что я нарочно подготовила, картину с медведем, улучил момент и благодарно поцеловал мне руку. Все это было мне приятно. Очевидно, натура женская брала свои права. Впрочем, приятство углублялось благородным обличьем гостя, изысканностью его манер. Придворный кавалер сразу отличим от наших, овчинных, как титулует их моя подруга Аврора, ибо разъезжают они по здешним степям и горам в тулупах и неистребимо пахнет от них овчиною. Конечно, это еще не такой большой порок, но все ж таки приятно, что от бергмейстера пахло мускусом. Сам он ростом даже превосходит Николая Артемьевича и по-воински строен. Лицо немолодое с патрициански выпуклым лбом и твердо очерченными тонкими губами, которые нередко складываются в улыбку.

И на предмет Николай Артемьевича бергмейстер отважился пошутить: времена-де Галдан-Цэрена[1] давно миновали. Ни разгромленные коварными китайцами джунгары, ни какие иные калмыки в здешних местах России не угрожают. Тем не менее его превосходительство, имея такую красавицу жену, обязан быть противу попыток внешнего вторжения в постоянной готовности.