Голубая кровь (СИ)

— Только без оскорблений! — замахала рукой Эсфирь. — А ты тоже хорош, не смог-таки сдержать язык за зубами, проболтался первому встречному. Я знала, я догадывалась, что со своими нервами ты долго не протянешь. Твой страх передо мной и твоя совесть сделали своё дело. А что вообще такое — совесть?

— Это то, что тебе не дано природой. А вот жестокости и цинизма у тебя с избытком. И в кого ты только такая?

— Не смей чернить память моих родителей! Они-то уж верно были честными людьми. А теперь отпусти меня, я пойду к крёстной. И не смотри так на меня. Сегодня я не собираюсь охотиться на Вампиров, — Эсфирь говорила медленно, борясь со сном и головокружением, вызванным вином, от которого у териан повышалась температура, что для них представляло реальную угрозу для жизни.

— Тогда почему ты сразу не осталась у Леонии? — спросил Логвин с нараставшим раздражением. — Зачем ты пришла сюда?

— Если бы я сразу там осталась, то господин Артур мог подумать, что я хочу избавиться от него, а когда он уйдёт, я улизну из дома и убью очередную жертву. Поэтому настырный землянин сторожил бы меня там до самого утра, — рассуждала Эсфирь. — Но теперь он уверен, что я останусь здесь, иначе какой смысл было идти мне так далеко? Видишь, сегодня я проявила гуманность и не заставила бедного человека целую ночь торчать на улице, где довольно холодно.

Сонная Эсфирь с цинизмом и сарказмом состроила гримасу сострадательности.

— Ты хитрая, как лиса и регетарк вместе взятые. Думаешь, что я такой простофиля, чтобы поверить в искренность твоих слов? Эсфирь, ты обдурила человека и называешь это гуманностью? С какой целью ты сейчас полупьяная тащилась через пол-Аулента? Уверен, только ради того, чтобы над кем-то поиздеваться! Когда ты, наконец, начнёшь относиться к другим хоть с какой-то долей уважения? Ты всегда ставила себя выше других, но поверь, до добра это не доведёт.

— Это мы ещё увидим! — услышал в ответ Логвин самоуверенное и заносчивое восклицание Эсфири, похожее на вызов всем и всему.

Лавочник только с сожалением покачал головой, видя, что его воспитанница ещё больше увязает в своём стремлении смотреть на всех других людей свысока.

— Значит, только для того, чтобы допечь господину Артуру, ты сейчас хочешь пойти на охоту за Вампирами? — спросил Логвин, но его вопрос прозвучал скорее, как утверждение. — Но только теперь следить за тобой буду я, и ты останешься здесь!

— У меня свои правила и я никогда не убиваю в один год двух Вампиров. Я всего лишь хочу пойти к крёстной, — повторила Эсфирь.

— Так я тебе и поверил!

— Я говорю правду, — почти обиделась девушка.

— Неужели? А где границы твоей правды? Чем можно определить твою честность и искренность? Ты потеряла всякие понятия о грани допустимого и недопустимого, ты бесхребетное и очень коварное создание, которое извивается между добром и злом как уж. Ты так давно стала двуличной и вероломной, что я не удивлюсь, что когда-нибудь ты и мне можешь всадить кинжал в спину, ибо убийство — твой способ жизни. Ты не несёшь в себе ничего доброго, хоть многие и считают тебя человеком милосердным. Но милосердие и детская непосредственность — это только твоя маска. Ты самый настоящий разрушитель, а не созидатель. Ты исчадье ада, которое уничтожит всех и себя в том числе!

— Ты выговорился? — спросила юная терианка, на её лицо при этом словно набежала чёрная зловещая туча.

Логвин, закончив свою пламенную и возмущённую речь, перевёл дух. Эсфирь глядела куда-то в сторону. Немного задумчивая и угрюмая, она словно старалась забыть всё, что только что услышала от своего воспитателя, однако угрозы она не проявляла, и Логвин облегчённо вздохнул, поняв, что она не станет настаивать сейчас на своих убеждениях или впоследствии как-то не отплатит ему за его прямолинейность. Вообще-то, Эсфирь всегда мало заботило то, что о ней говорили люди. Она привыкла к тому, что почти все её и в грош не ставили, считая её взбалмошной и несерьёзной, но и она в свою очередь никого не ценила по-настоящему.

— Эсфирь, пойми, я желаю тебе добра, — смягчился Логвин, вспомнив, какой сегодня для неё день. — Я прекрасно понимаю, какую утрату ты понесла в детстве, и какой это был для тебя удар. Но я всегда хотел, чтобы ты была счастлива.

— Сделаю вид, что поверила, — насупилась Эсфирь.

— Ну вот, ты опять за своё!

Эсфирь бросила на него злой и недоверчивый, как у затравленного волка, взгляд: