Голубая лагуна

К востоку, огибая изгиб рифа, и едва ли в четверти мили от него, приближалась большая шхуна, и как была она хороша, плывя на всех парусах, с клубящейся у носа, подобной пышному белому перу, пеной!

Дик, с копьём в руке, стоял, пристально глядя на нее; он уронил багор и стоял неподвижно, как изваяние. Эммелина подбежала к нему и встала рядом. Ни один из них не произнес ни слова, когда судно приблизилось.

Оно было теперь так близко, что можно было рассмотреть все подробности, начиная с верхушки грот-мачты, всей пронизанной солнечным светом, и белой, как крыло чайки, и кончал перилами шкафута. На носу теснилась толпа людей, разглядывая остров и фигуры на рифе. Бронзовые от солнца и морского ветра лица, развевающиеся волосы Эммелины, сверкающее острие копья в руке Дика, – они выглядели идеальной парой дикарей, если смотреть с палубы шхуны.

– Они уходят, – проговорила Эммелина с долгим вздохом облегчения.

Дик не отвечал; с минуту он еще простоял, не говоря ни слова, потом, убедившись, что корабль отдаляется, начал как безумный метаться взад и вперед по берегу, с криком махая руками, как бы призывая его возвратиться.

Мгновение спустя, с ветром донесся слабый клик; подняли флаг и спустили его, словно в насмешку, после чего судно продолжало путь.

Дело в том, что капитан одну минуту готов был причалить, не будучи уверен, кто такие люди на рифе, – дикари ли или жертвы кораблекрушения. Копьё в руке Дика решил вопрос в пользу предположения, что это были дикари.

Глава VIII. Входит любовь

На ветках хлебного дерева теперь сидело две птицы: Коко взял себе подругу. Они свили гнездо из кокосовых волокон, из хворостинок и травы – словом, из всякой всячины, не исключая даже частиц листьев с крыши. Птичье грабительство, созидание гнезд, – что за прелестные это подробности в великом эпизоде весны!

Здесь никогда не цвел боярышник, царило вечное лето, а между тем дух Мая веял точно так же, как веет в какой-нибудь деревне Старого Света. То, что происходило на дереве, очень интересовало Эммелину.

Всё делалось там, как положено природой и как испокон века исполняется птицами. Сквозь листву просачивались всевозможные причудливые звуки: воркование и кудахтанье, шелест развертывающегося веера, звуки ссоры и звуки примирения. Иной раз, после ссоры сверху медленно спускалось голубое пушистое перо и замирало на крыше, либо сдувалось оттуда ветром на траву.

Однажды, спустя несколько дней после появления шхуны, Дик собрался в лес за гуавами. Все утро он просидел над плетением корзины для них. В цивилизованном мире он был бы инженером и строил бы мосты и суда, и, кто знает, был ли бы он от этого счастливее?

Полдневный жар уже спал, когда он двинулся в путь с Эммелиной по пятам, неся на плече корзину, привешенную к палке. Место, куда они направлялись, всегда внушало девушке смутный ужас, и ни за что она не пошла бы туда одна. Дик наткнулся на него во время своих блужданий по лесу.

Они вступили в лес и миловали небольшой колодец, с дном из тонкого белого песка и бахромой папоротников вокруг. Оставив его справа, они погрузились в самую глубь леса. Подвигаться было нетрудно, потому что между деревьями виднелось что-то вроде тропинки, как будто в очень древние времена здесь была дорога.

Поперек тропы перекинулись легкие лианы. Китайская роза пламенем пылала в тени. По сторонам высились хлебные деревья и кокосовые пальмы.

Но мере того, как они подвигались, лес становился гуще, а тропинка всё более тёмной. Внезапно, после крутого поворота, тропа закончилась в долине, устланной папоротниками! Это и было место, внушавшее неопределенный ужас Эммелине. Одна сторона долины была сплошь застроена трассами, сложенными из таких огромных глыб камня, что трудно было понять, как могли их одолеть древние строители.

Вдоль террас росли деревья, протискивая свои корни в скважины глыб. У подножия их, слегка наклонившись вперед от оседания почвы, стояла грубо высеченная из камня фигура футов в тридцать вышины, – таинственное с виду изваяние, казавшееся самым духом этого места. Фигура и террасы, долина и самые деревья, – все это вселяло в сердце Эммелины глубокое любопытство и смутный страх.

Когда-то здесь были люди: порой ей чудились темные тени среди стволов и слышался их шёпот в шорохе листьев. Жуткое это было место, даже среди бела дня. Но всем островам Тихого океана, на тысячи миль вокруг, попадаются подобные памятники древности.