— Солнышко, — пытается он отвлечь Кармен от агрессивных поступков, — а что сейчас в Италии модно носить по воскресеньям?
Кармен изумленно застывает, и на лице ее отражается сложная работа мысли. В это время со стороны речки доносится дикий вопль, заставляющий Дробанюка подскочить как угорелого. Вслед за воплями раздаются какие-то невразумительные крики, и на пригорке неподалеку появляется старикан. Он без берета, седые волосы его взъерошены, а глаза горят сумасшедшим блеском.
— Т-там! — заикаясь, кричит он, показывая рукой на речку. — Т-там!
Дробанюк и Кармен бросаются к нему.
— Что такое, дедусь? Что случилось?
— Т-там!.. — твердит по-прежнему тот, трясясь, словно в лихорадке.
— Да что там, в конце концов?! — И Дробанюк, схватив его за плечи, с силой встряхивает, приводя в чувство. — Сом сорвался? Или акула империализма все-таки?..
— Ч-человек там! — лепечет старикан. — Ч-человек!
— Какой человек? Ты можешь толком сказать? — почти кричит на него Дробанюк, пытаясь добиться вразумительного ответа.
— У-утопший… Совсем, — обессиленно произносит наконец старикан. Ноги у него подкашиваются, и Дробанюк, поддерживая, опускает его на землю.
— Ой! — испуганно взвизгивает Кармен. — Я боюсь!
— Спокойно, может, ему померещилось, — подбадривает ее Дробанюк. — Сейчас разберемся… Какой человек, папаша? — приседает перед стариканом на корточки он. — Где утонул?
— Т-там! — нерешительно кивает тот в сторону речки.
— А конкретно? — пристально смотрит ему в глаза Дробанюк. — Речка больша-ая…
— В ом… ом-муте, — дрожащим голосом отвечает старикан.
— Какой человек? — продолжает спрашивать Дробанюк. — Ты же один там сидел? Откуда же взялся человек?
— В омуте… В воде, — наконец начинает понемногу приходить в себя старикан. — Я леску выбирал, к-когда чувствую — что-то зацепилось. Думал он — п-п… п-под…
— Поджигатель? — догадывается Дробанюк.
— Аг-га, — кивает тот. — Когда тяну — н-нога..
— Чья нога? Поджигателя?! — специально подбрасывает этот вопросец Дробанюк, чтобы проверить, не спятил ли на самом деле старикан. Фосфоресцирующие глаза того выглядят весьма подозрительно.
— Утопшего, — вдруг без заикания, осмысленно отвечает старикан.
В это время Кармен стучит в спину Дробанюку своим длинным наманикюренным ногтем.
— Мне страшно…
— Ну, я же с тобой, — успокаивает ее Дробанюк. Он поднимается и, привлекая Кармен к себе, нежно берет ладонями за щеки. — Я тебя никому не дам в обиду, моя Кармен.
— Как это — Кармен? — удивляется та.
— Это в опере такая красавица, — объясняем Дробанюк. — Испанская. Жгучая. Как ты.
— Не заливай! — недоверчиво кривится Кармен. — Я была на этой опере тоже. Когда мы всей конторой в культпоход ходили. Кармен — ужасно толстая баба. И совсем не жгучая.
— Ты просто ее, наверное, не рассмотрела как следует, солнышко, — оправдывается не ожидавший этого Дробанюк.
— Я в первом ряду сидела, между прочим. И видела, как с нее пудра сыпалась.
— Значит, я попутал исполнительницу, — выкручивается он. — Это я жгучую Кармен в Большом театре в Москве видел. — И как можно искреннее смотрит ей в глаза. Хотя Дробанюк мимо Большого театра только проезжал, но уж подловить его Кармен не сможет наверняка. — И фигура у нее была, как у тебя, солнышко, и глаза такие большие… — А увлекшись, неосторожно добавляет — И очки французские.
— Прям, и очки… — тут же цепляется за это Кармен.
— Представь себе! — так, будто он сам поверил с трудом в это, заверяет Дробанюк. — У нее что-то там со зрением приключилось, и ей порекомендовали петь в очках.
Кармен недоверчиво хмыкает, затем, заметив, как поднялся старикан, снова капризно надувает губки.
— Все равно мне страшно.
— Да ерунда все это! — успокаивает ее Дробанюк. — Бред сивой кобылы! Это он какую-нибудь корягу зацепил, а со страху за человеческую ногу принял.
— И никакой не бред! — возражает старикан. — И никакая не коряга!
— Ладно, папаша, сейчас проверим, — разоблачающе смотрит на него Дробанюк. — Ну-ка пойдем к твоему омуту!
— А я не пойду! — предупреждает Кармен.
— Правильно, женщинам там делать нечего, — одобряет это Дробанюк. — Посиди здесь, солнышко.
Он первым спускается с обрыва на песчаный клочок у омута. Здесь дедовы снасти и кожемитовая сумка со всякой всячиной, необходимой на рыбалке. Торчат и несколько колышков с натянутыми от них лесками донных удочек. Одна из них ослаблена и лежит на песке.
— Этой орудовал? — показывает на нее Дробанюк.
— Ага.
Дробанюк решительно подбирает колышек с опущенной леской и, натягивая ее на вытянутую руку, пробует на зацепку — есть ли что на крючке? Леска тянется довольно свободно, и Дробанюк начинает выбирать ее, складывая петлями сбоку.
— Сорвалась твоя нога, папаша! — насмешливо бросает он старикану. И в этот момент леска натягивается, давая знать, что на крючке что-то есть. — Момент, — приговаривает Дробанюк, и голос его слегка дрожит от неприятного ощущения, будто по леске пошел ток. — Сейчас мы…
Он размеренно подтягивает ее, чувствуя, как что-то довольно тяжелое медленно поддается его усилиям.
— И-и раз! — подбадривает — теперь уже больше себя — Дробанюк. — И два!..