— Да её нет здесь, она… осталась на теплоходе.
— Почему? Заболела?
— Да-а… нет… в общем… у неё свои дела.
Юрий Юрьевич пожал плечами, не понимая, какие могут быть дела важнее Мамаева кургана.
— А ты всю жизнь в Волгограде?
— Да.
Шур смотрел на них и думал: как странно всё в жизни. Как перепутано. То горько, то счастливо. То понятно, то непонятно. Если бы кто-то из них не поверил, что война унесла друга, искал бы, наверно, нашёл, и они поженились бы. И тогда не было бы на свете Лилии Нильской, а была бы совсем другая девчонка, а может, вовсе мальчишка, а может, никого бы не было. У него тоскливо заныло под ложечкой.
Девушка-гид рассказывала о Мамаевом кургане. Щуру опять стало грустно. Оказывается, название «Мамаев» идёт от хана Мамая. А Шуру, правда, очень смутно, но представлялось, что в этом названии присутствует «мама». Хотя он никогда не задумывался над этим.
Первое, что увидели туристы, прибыв к Мамаеву кургану, это была свадьба. Из чёрной, лакированной «Волги» с двумя золотыми кольцами на крыше вышли жених и невеста. Молодые, тоненькие, красивые. И — счастливые! Жених в строгом чёрном костюме. А невеста! У Фанеры от восторга и удивления даже открылся рот, когда она увидела бело-снежный кружевной наряд девушки. «Эх, дура Лилька, не поехала. Она бы сразу фасон запомнила, а я не могу», — мелькнуло в голове, но тут же отскочило, как мячик от стенки.
Цветы… Здесь опять цветы, как на пристани. Сколько же их здесь продавали! Сколько же их здесь покупали! Ведь букеты в руках туристов заметно поредели, пока они прибыли сюда.
Гид сказала, что Мамаев курган — это главная высота России. В войну это была «высота 102».
И вот начинается — памятник-ансамбль, посвящённый Сталинградской битве. Открыт он был в 1967 году, пятнадцатого октября.
— Вот, — сказала гид, — это монументальный рельеф «Память поколений».
Изображена группа людей. Тут и старые, и молодые.
— Ого-го, какие огромные, — удивился Ромка. — Во сколько раз больше живых!
Ребята стали рассматривать этот рельеф.
— Ой, а где наша группа?
А она уже ушла вперёд. Рядом с ними чужие люди.
— Айда, не потеряться бы! Столько народу.
Догнали своих. Стоят, слушают девушку-гида. Оказывается, это Аллея тополей, которая начинает путь к вершине кургана.
Шур оглянулся вокруг. И правда, аллея. По обеим сторонам высокие, стройные, пирамидальные. В Чебоксарах таких не видел. И почему-то вдруг… замерло сердце, будто приготовилось к чему-то. К чему? К тому главному, к чему они идут?
Девушка-гид говорит:
— Посмотрите, может, это не тополя стоят, а солдаты Сталинграда? Стоят навек. Стоят насмерть. Смотрите, как они крепко прижались плечом к плечу. Не пройти врагу через их сомкнутый строй.
И правда, так плотно стоят, даже листья перепутались. Чей листок? Этого тополя или соседа?
Так вот почему замерло сердце: Шур представил, что это солдаты в зелёных одеждах.
А группа опять ушла вперёд. Догонять надо. Снова кругом чужие. Сколько людей. А вон пожилая женщина плачет. Ещё только тополя, а она уже плачет.
— Дружок, ты где пропадаешь? — беспокоится Никита Никитич. — Не отставай от группы, здесь потеряться легко.
Он теперь уже отстал от Елены Ивановны: у неё такой надёжный защитник рядом.
«Нужно идти и всё время видеть голубые босоножки впереди, — думает Шур, — вон мелькают между сандалиями, туфлями, даже тапочками. Тогда не потеряешься».
Знакомый голос хозяйки босоножек объясняет:
— Мы идём к скульптуре «Стоять насмерть!».
Шур давно заметил её. Это она не давала ему всё время следить за голубыми босоножками. Так и тянула к себе взгляд. Только спины впереди идущих загораживали. А теперь вот она, почти рядом. Их группа остановилась.
— Эта площадь зовётся Площадью стоявших насмерть.
Вон он перед глазами, этот боец, который так тянул к себе Шура. Могучий, голый до пояса, в левой руке автомат, в правой — граната. Ног у него не видно, они как бы вросли в камень, на котором выцарапано: «Ни шагу назад». Разве можно победить такого? Сколько энергии, сколько уверенности в лице. Как упрямо сведены брови, аж складка на переносице.
Это не тоненький юноша, только что взявший оружие в руки. Нет! Это опытный, отважный воин, выросший из земли-матушки. И теперь защищает её от врагов. С такими, как он, земле нашей не должно быть страшно.
А впереди, за ним, на самой высокой точке кургана, знакомая скульптура «Родина-мать». Монумент, который Шур и все туристы разглядывали ещё с теплохода после шлюзов. В ней пятьдесят два метра, да рука двадцать, да меч двадцать девять. Восемь тысяч тонн весит. Это же представить почти невозможно.
И тут девушка-гид сказала очень интересную вещь. Оказывается, эта огромная скульптура, вся целиком, вместе с взметённым мечом скрывается вот за этим воином, стоящим насмерть.
Сначала не поверили. Но… посмотрели — действительно, вот её, огромную «Родину», уже совсем не видно за широкими развёрнутыми голыми плечами.
Это так поразило Шура, что он несколько мгновений просто не мог произнести ни слова. Ромка подлетел:
— И правда, не видно. Во здорово! И меч скрылся. Я б не поверил…
— Он заслонил её. Закрыл собой Родину.