Голубая роза

Не знаю смогу ли передать словами, как ангелы – или гении – умеют убеждать. Скажу только, что итогом убедили. Тогда, поразмыслив над тем, что конкретно я могу добавить к уже сказанному, написанному человечеством ранее, пришла к единственно возможному выводу – раз уж мне непременно должно писать, со всей честностью на какую способна, буду описывать то, что никто кроме меня не видит, не знает, и не узнает; то, что ни один сторонний наблюдатель никогда не сможет зафиксировать ни в одной анкете; и то, что уйдёт вместе со мной, если не возьмусь за ум и не осознаю собственную исключительную ценность; иными словами – буду освещать жизнь моего духа, души, омута, пруда, или того, что есть во мне есть-нет…

… или может, это – то есть, то – назвать не духом, но умом, интеллектом, эго? – понятия не имею что есть что, и где что находится!..

Я даже нашла морально-нравственное обоснование такой работе. Она вполне может пригодиться какому-нибудь философу – или филологу – или программисту-айтишнику – или ещё кому, кто решит, например, сравнить результаты сторонних наблюдений за моей жизнью (что легко делается, с учётом глобальной цифровизации, не только в отношении меня, но и любого из нас) с напрягами моей жизни внутренней, вывести итоговой кпд, и, возможно, следующим шагом, оптимизировать свой собственный внутренний труд, или даже предложить некий алгоритм действий, направленных на снижение трения на пути к благой цели… Ах да, тут же эксперименты по вживлению чипов не то запускаются, не то уже запущены. Возможно, моя деятельность пригодится для программирования тех, или аналогичных, чипов на максимальный кпд?

На самом деле, как видим, меня реально заботит вопрос личной полезности не только родным, но и миру; раз уж я живу…

Ровно насколько разумный читатель знает, что существуют миллионы миллиардов таких же планет как наша, он может предполагать, что каждая душа – не только пишущая, и далеко не только публичная, но именно каждая – оставляет свой след: иногда значительно более вредоносный, чем может показаться нашему высокомерию; или напротив – благотворный, что может отрицать наша неблагодарность.

Но способны ли мы осознать кто и какое именно влияние оказал на нас? Как мы ответим на этот вопрос, если учтём – примем за истину, аксиому, – что след – отпечаток, – оставленный в наших сердцах некоторыми, может проявиться спустя вечность – даже спустя вечность оставаясь таким же свежим и судьбоносным?

А если признаем, что сами не всегда знаем, чего хотим в действительности, чего ждём от жизни, от той или иной ситуации или отношений, и не знаем, итогом, что для нас было – и есть – хорошо, а что – плохо?

Ну на самом деле, разве не было в нашей жизни хоть раз, как в той притче о двух соседях с двумя сыновьями, один из которых родился калекой – плохо – а другой здоровяком – хорошо? Но когда началась война, калеку не призвали на войну и это хорошо, а здоровяка забрали, и он погиб, и это, само собой, плохо…

И не случалось ли в нашей жизни такого, что сегодня хороший для нас человек становился завтра воплощением вселенского зла? Но разве став воплощением мирового зла для нас, переставал тот человек быть ангелом для своей матери или своих детей, или возлюбленных? А если так, и, если хоть для одного чувствующего существа кровный враг, воплощающий для нас всё зло мира – спасение, опора и надежда, не сохраняет ли он за собой, благодаря этому, право на жизнь, труд, свои хлеб и воду и, главное – свободу?

И разве утрачивает кто-либо, став чьим-то кровником, свою собственную душу, или как назвать то, что есть в нём? И не окажется ли, что, увидев то, что есть в человеке хоть раз как оно есть, незамутнённым ясным оком, мы захотим примириться с нашим кровником, как заповедал один мученик? Но вдруг мы поймём это только потом, после уничтожения, испепеления своего врага? В тот самый момент, когда догорит последняя головешка в его погребальном костре, мы увидим то, что есть в нём, то, кто он есть на самом деле, то есть то, кем он был?

И что же делать тогда, когда мы увидим также, что уже ничего не изменить, и ничего не исправить, и не воскресить убитого нами злодея?..

Хотя, лично для меня, это последнее рассуждение – абсолютное отвлечение. Таковым оно и останется ровно до тех пор, пока мои кровники ходят в моих должниках; да и потом, думаю, на все оставшиеся жизни, потому что ничто, никакая компенсация с их стороны не вернёт мне ни мгновения, проведённого в страхе за свою жизнь и жизнь близких мне людей.

Признаюсь, если я и молю Создателя, Великого Тха, о чём-то, так это о том, чтобы помнила зло, что причинили мне враги. Как тот раб напоминал Дарию об афинянах, так и мой левый бок – за отсутствием рабов – напоминает правому, кого именно надо помнить, а кого можно и забыть.