Голубая роза

– Ужасно, – согласился собеседник. – И что ты сказал полиции?

– А что я, по-твоему, должен был сказать? Сделал вид, что в первый раз ее вижу и не знаю, кто она такая. Я надеялся, что ты… а кстати, ты-то откуда узнал?

– От той же полиции. Они же пока всех подряд опрашивают. А ты думал, до тебя одного докопались?

– Что значит «докопались»? – ему не понравился ироничный тон приятеля. – И я не понимаю, почему ты иронизируешь? Что особенного в том, что я скрыл от полиции, что знал ее? К убийству это отношения не имеет! Можно подумать, ты сам признался…

– Я не признался, но только потому, что был, как ты понимаешь, не один. А сейчас собираюсь сообщить полиции, кто она такая. Но наших дам, надеюсь, мы в это посвящать не будем?

– Конечно, нет, – он обрадовался, что общий язык найден. Почти найден. – А зачем тебе сообщать о ней полиции? Боишься, что они потом сами узнают о ваших отношениях?

– Во-первых, я не боюсь, а во-вторых, «отношения» – это сильно сказано. Я ее видел-то раза два, до того как вы с ней…

– Да что ты говоришь? – он вмиг почувствовал себя хозяином положения. – Может, не стоит играть в эти игры? Она мне ведь многое рассказала. Повторить?

– Не знаю, что такого она могла тебе рассказывать, и, честно говоря, знать не хочу. Я видел ее всего несколько раз, и в основном с тобой. Что она напридумывала, никому не интересно.

– Полиции может быть интересно. У тебя появится хороший мотив для убийства. Просто замечательный мотив!

– Это что, угроза? И по какому поводу? Я тебе звоню по-дружески предупредить, что намерен сообщить полиции ее имя и адрес. Не более того. Но и не менее. Убийство, по-моему, поважнее твоих любовных историй.

– И твоих, если на то пошло. Или скажешь, она не была твоей любовницей, до того, как стала моей?

– Скажу. А если ты будешь продолжать разговор в таком тоне, то полиция узнает и о ваших проблемах, а не только о том, кто она такая. И замечательный мотив, как ты выразился, будет отнюдь не у меня. Или она не хотела за тебя замуж? А может, ты всерьез собирался на ней жениться и будешь строить из себя безутешного возлюбленного?

– Я не желаю это обсуждать. Говорю тебе еще раз: наши отношения – это одно, а убийство – совсем другое. И те отношения давно в прошлом. Поэтому я считаю себя вправе ничего не сообщать полиции – чтобы не портить свою собственную личную жизнь.

– А вот я не считаю себя вправе скрывать, что знаю ее. И сообщу полиции правду. Но я собирался посоветоваться с тобой и спросить, умолчать ли о тебе и о вашем с Аксу романе или лучше ничего не утаивать. Кстати, ты узнал фото?

– Еще бы. Какого черта она его носила с собой?

– Откуда ты знаешь, что оно было у нее с собой?

– Не строй из себя сыщика. Это же ясно, иначе откуда бы оно взялось у полицейских, если они ни имени, ни адреса ее не знают?

– А с чего ты взял, что они говорят правду? Может, они все это прекрасно знают и проверяют нашу реакцию? Поэтому-то я и собираюсь как можно скорее заявить: мол, вчера я признаваться не хотел по понятным причинам, а сейчас все-все расскажу. Но границы этого «всего» мы должны определить вместе. Мне не хотелось бы тебя подводить.

– Эффектно. Красиво звучит. Благородный друг и добропорядочный гражданин! Не волнуйся, меня ты не подведешь! Поскольку я ее не убивал, несколько дней с ней не виделся, а ничего серьезного между нами давно нет. С осени примерно.

– Это тоже красиво звучит. Но не слишком убедительно. Тебе полицейский сказал, что она была беременна?

– Ну и что? Это может иметь отношение как ко мне, так и к тебе. И к кому угодно.

– Тебе лучше знать. Я-то был с ней едва знаком…

– Можешь не продолжать. Твоя позиция предельно ясна. Кстати, тебе показали целое фото?

– Нет, только кусочек с самой Аксу. А что?

– Просто интересно. Кто и зачем его отрезал? Я сначала испугался, что полиция – специально для меня. Я скажу, что впервые ее вижу, а они предъявят мне вторую часть. Но они, похоже, всей фотографии не видели.

– Может, она сама ее отрезала? Если, как ты утверждаешь, между вами все давно кончено, то она могла так выразить свое отношение ко всей этой истории. Отрезала – и вспоминать не хочет!

– Ну, ты, конечно, знаток женской психологии, но, по-моему, это чушь. В таких случаях фотографии вообще рвут на мелкие кусочки или не рвут, а мнут и выбрасывают в мусорное ведро. И зачем, скажи, пожалуйста, она таскала с собой свое собственное изображение? Обычно носят фото любимых, или детей, или еще кого-то, но свое? Да еще отрезанное? Странно это, разве нет?

Собеседник помедлил.

Ему это тоже сначала показалось странным. Но если предположить… да, тогда все встает на свои места. И тогда ни в коем случае нельзя делиться своими подозрениями и предположениями. Это может оказаться опасным. Ведь если его предположения верны, то приятель не случайно завел речь об этом фото. Проверяет. Интересно только, как он догадался взять с собой ножницы? Фотография была отрезана аккуратно и ровно, это он помнил. Одно непонятно: почему было нужно ее отрезать? Почему не уничтожить совсем?