Голубая Саламандра

Грачев торопился покинуть Бамбуковый город и продолжить путь к Земле Облаков. Ему претило видеть безумствующие, несущие восторженный бред сборища у ступеней Дома Рода. А при утверждениях, будто он - сын Грома потряс землю и, расколов свод подземелья, вызволил войско справедливых мстителей, в нем вскипала ярость. Говорили то полные благодарности люди или его ненавистники - он не желал даже в глазах глупцов быть ответственным за страшное бедствие, унесшее многие жизни. Эвис понимала его и также стремилась уехать отсюда, но путешествие откладывалось, так как она взялась врачевать раненых вместе со жрицами Миофы. Нуждающихся в ее чудодейственной помощи не было числа, вот только сил хватало лишь на тяжко пострадавших. Среди таких оказался Арум. Глубокие раны от мечей телохранителей Магиора не оставляли ему надежды на жизнь и аттлийцы скорбя думали, что доставят на родину лишь

его прах. Однако, на их глазах иноземка сотворила славное волшебство - смерть отпустила обреченного. Здоровье быстро возвращалось в его молодое тело. Несколько вечеров Эвис провела у его ложа, изгоняя боль, рассказывая об Аттле и с трудом уклоняясь от просьб рассказать о себе. Он полюбил прикосновения ее ласковых рук, ее простое присутствие и ждал ее с необъяснимым волнением. А, как только окреп и мог выходить в сад, стал искать встречи с ней. Но скоро им была судьба расстаться. Арум узнал об опасности угрожавшей Ардее, других нерадостных переменах в Аттле и обострившимся противостоянии с Соадамом. Не легко далось ему отказаться от путешествия в страну аоттов. Но он принял достойное решение и ни один из высокородных аргуров не осудил его.

Покинув Бамбуковый город незадолго до дней Торжества Лои, аттлийский отряд проводил Грачева и Эвис до озер, что между Имьях и границей Капдских гор, затем златошлемые всадники направились на восток. Арум останавливался, подолгу смотрел на тающие в дымке горы. Велико оказалось искушение идти за прекрасной чужеземкой, быть может, самую малость похожей на Ардею. Он часто вспоминал ее изумрудные глаза, ее голос и мысли, порой неясные, но так приятные ему. Он испытывал тоску, - и даже его воля, укрепленная днями с отшельником Лонкэ, казалась слаба в этом испытании.

Глава третья Двери сторожа Хорв

Они поднимались дорогой, которой недавно шел Арум. Сотни, может тысячи до него - кто жаждущих величия, другие в поисках великого откровения. Но было ли то сокровенное знание под облаками? Неужели за века не стекло оно ручьем с гор?! Не разнеслось по всей Аттине дыханием ветра? Или действительно слова истины звучали не раз, а слышали люди лишь их обрывки. Шептали потом дрожащими губами в храмах. Однако эхо не принадлежит верно истоку, как и брызги потока, что сохнут на камнях. Наверное прав был Тарг, говоря: "… есть знания, обладать которыми дозволено только мертвым." Прав был и Грачев, утверждавший:

"… посвященный не опешит открыться, пусть даже доверяя."

Горы вставали вокруг, упирались вершинами в небо. По ночам острые пики обнимали синие звезды, и ветра с севера пахли не соснами, но их ветви они качали. Здесь земля соединялась с вселенной. Прекрасным и незыблемым казался этот союз, полный величия, чистоты и холода. Эвис жалась к Грачеву телом на ночлегах, в разломах скал или гроте. Он старался согреть ее лаской, словами. Хотя она редко слушала шепот его губ на своей щеке. Чаще она размышляла, как снова они далеки от мира людей и как мелочна мимолетна человеческая суета перед гордым забвением гор, воздвигнутым к звездам. Впрочем, люди-:… Эти вершины когда-то уйдут под воду. Океан сомкнется над ними, а люди по-прежнему будут. Будут славить и убивать великих, будут жить. Только единицы вопросят: куда ведет эта цепь превращений, где мертвое и живое в сущности равно. Мнящие себя мудрецами ответят…, каждый по-разному. Так будет еще многие тысячи лет.

Ей снились знаки в чертогах Атта. Миет-Мет, то вдруг отец и мать, которые когда-нибудь родятся. Тогда она плакала во сне.

Днями путешественники двигались к перевалу, уже заметному с трехкилометровой высоты, как тело поверженного гиганта, черного в бурых подтеках расселин. Проводники давно оставили их, ибо горцам был дурной знак: орел, наткнувшийся на скалу, упал замертво. Каждый знал - такое лишь от бога. С имьяхийцами пришлось оставить и лошадей, они становились обузой на крутых узких тропах. Дальше шли обученные приметам и по карте, что, расставаясь, старик вывел крашенным воском на лоскуте кожи. Когда под вечер показалась хижина умершего отшельника - они были у цели. Жилище Лонкэ из стволов молодых сосен, камней с глиной сейчас представлялось дворцом. Эвис разожгла очаг и начала готовить факела, наматывая пропитанный жиром и смолой волокна на тесаные палки. Андрей бродил по округе, надеясь добыть свежее мясо. Следующий день обещал стать трудным, возможно последним для кого-то из них. Но ночь опустилась быстро, как всегда в горах: