Голубая свастика (СИ)

На момент он вдруг прекратил избиение, но лишь затем, чтобы расстегнуть ширинку своих брюк. Член его тем временем достиг пика своей эрекции и превратился в каменный кол. Нанося удары, немец стал подрачивать себе свободной рукой. Возбуждение накрыло его с такой силой, что ноги подкосились, и он застонал даже громче Равиля, который давно вцепился в подушку зубами, давясь своими слезами и приглушенными воплями, рвавшимися из его горла.

На миг у офицера потемнело в глазах, и ремень обрушился на задницу юноши беспощадно, хлестко и безжалостно, отскакивая от нее звонкими щелчками. В этот момент Стефан перевернул свое орудие, взял за другой конец и стал лупить парня железной пряжкой. До этого времени несчастный полагал, что в полной мере познал боль, но это было далеко не так. Всякому терпению настал конец, и он, уже не давая себе отчета в своем поведении, надрывно застонал:

— Хватит, господин офицер, хватит, прошу вас, я больше не могу, я закричу!

Видя, что парень поднял голову и в мольбе обратил на него свое зареванное и изможденное лицо, уже готовый заорать во весь голос, немец резко отбросил ремень, быстро приблизил свой истекающий смазкой и лопающийся от напряжения член к искаженному страданиями лицу парня, ловко ухватил его за ухо, вывернув до хруста, и с протяжным низким стоном кончил. Сперма обильно выстрелила, осквернив губы юноши, попадая ему в нос, рот и даже в глаза.

Немец, с трудом отдышавшись, постепенно приходил в себя, замерев над юношей, а потом обтер свой член о лицо Равиля, размазав смешанные с его слезами остатки своей спермы по нежным щекам, шее и подбородку парня.

Как же давно у него этого не было! Теперь он чувствовал себя полностью опустошенным и успокоенным. К нему постепенно вернулось его обычное игривое настроение.

— Мне кажется, я мало тебя наказал, — заметил он, внимательно и с удовольствием рассматривая вздувшуюся от кровоподтеков и кровоточащих ссадин попку юноши. — Наверно, нужно будет тебе добавить еще. Я это сделаю вечером, гаденыш. Будешь знать, как поднимать на меня руку и подставлять под пули и лопаты. Про наручники я уже не говорю. Ты теперь с ними никогда не расстанешься.

Равиль рыдал и терся лицом о подушку, пытаясь избавиться от омерзительного запаха спермы немца и от стягивающего ощущения на своей коже.

Стефан взглянул на часы. Да, экзекуция затянулась, а время пролетело быстро, как одна секунда. На деле оказалось, что ремнем он махал не менее часа. Офицер поспешно привел свой внешний вид в порядок, потом отцепил Равиля от кровати, но браслеты не снял, оставив его руки скованными спереди.

— Надевай штаны, сучонок, — приказал он, придав своему лицу свирепое выражение. — Сиди в этой комнате и не смей выходить. Вечером, когда я приду, мы продолжим твое воспитание, а сейчас тебе повезло, потому что мне некогда.

Равиль пошатываясь на трясущихся ногах стоял у кровати, прикрывая ладонями низ живота. Лицо его было еще более пунцовым, чем избитый зад или потрепанное ухо.

Стефан с наигранным равнодушием отвернулся от него и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Нужно было ехать. Уходя, офицер заглянул на кухню к Эльзе и приказал служанке минут через тридцать принести Равилю воды и вдоволь его напоить.

— Никакой еды ему сегодня не давай, — бросил он напоследок. — Ужинать он будет вечером, со мной. Еще смотрите, чтобы он не выходил из своей комнаты, и с ним ничего не случилось. За его жизнь и ты, и Карл, оба головой отвечаете!

Стефан поспешно вышел и сел в свой автомобиль. В глубине души у него почему-то неприятно саднило. Вскоре он понял причину своего беспокойства.

Ребекка! Нужно было срочно вытащить девушку из барака для смертников и перевести в более безопасное и надежное место. Туда, где ее не смог бы найти ни Менгеле, ни сам дьявол.

====== 9. Волшебный секретарь. ======

Барак номер двадцать пять «А»* был одним из самых зловещих мест в Освенциме, если бы только имелась возможность провести подобную классификацию в этом аду. Окна в нем были наглухо заложены кирпичами, для людей отсутствовали даже элементарные условия проживания. В него попадали узники, приговоренные к смерти за какую-либо серьезную провинность.

Такой провинностью могли признать: бунт, невежливый разговор с охранником или капо, воровство еды, справление нужды в неположенное время или же в случайном месте, невыполнение рабочей нормы — то есть любое нарушение установленного в лагере порядка.

Заключенных, содержащихся в этом жутком месте, не кормили, не поили и не выводили в туалет, так как считалось, что смертникам уже ничего этого не требовалось. Смрад в самом бараке и вокруг него стоял такой, что эту вонь доносило до соседних блоков от малейшего дуновения ветра. Офицеры всячески избегали этого места, стараясь не проезжать мимо него даже на машине. Солдаты попадали сюда в качестве охраны только как лица, отбывающие наказание.