Голубая свастика (СИ)

Равиль, находящийся в постели, нервно вздрогнул, испуганно приподнял голову с подушки и сонно пробормотал:

— Извините, господин офицер, я не встретил вас. Как прошел вечер?

— Дерьмо! — искренне, в сердцах ответил Стефан. — Не спрашивай. Хуже не бывает! Лежи, дорогой мой, не вставай…

На данный момент офицер уже забыл и про свои смятения на счет Анхен, и про интимное общение с ней. Зато он отлично помнил, как Ганс ногами избивал Ребекку, методично и основательно втаптывая тело сестры Равиля в землю.

Мужчина быстро снял с себя одежду и, «благоухающий» смесью выпитого спиртного и сигаретного дыма, навалился на покорное ему, такое любимое и желанное тело, бесконечно целуя его и лаская.

— Я здесь, и я люблю тебя, — шепнул Стефан Равилю и сразу после этого вырубился.

Комментарий к 30. “Я здесь, и я люблю тебя”. Ангел смерти* – реальное погоняло Менгеле, данное ему узниками за жестокость.

- Не знаю, и не хочу знать, как звали жену доктора Менгеле, и не желаю гуглить. Имя Маргарет взято с потолка в связи с комической ситуацией, которую я решила вести.

====== 31. Западня для офицера. ======

Проснулся Стефан от дикой боли в голове, к которой примешивались еще и сильные спазмы в животе. Видимо он вчера значительно переел и перепил. Он с трудом успел добежать до клозета и с грохотом взгромоздился на толчок.

Благородное, истинно арийское днище вдруг основательно прорвало. Офицер корчился, стонал, притопывал ногами по полу в такт извергающимся из него мощным залпам; пришлось четыре раза смывать воду. Смыл бы и в пятый, да слив, на беду, сломался, не выдержав такой титанической нагрузки. Потом немец долго сморкался, плевался, рыгал, кашлял, плескался в прохладной воде в надежде протрезвиться. Наконец, кое-как очистив свой многострадальный организм со всех доступных сторон, он, пошатываясь, вернулся в спальню. Равиль уже проснулся и корчился в постели от смеха.

— Господин офицер, — стонал он, — вы живы? Мне показалось, что… наш клозет разбомбили. Если… запустить… медведя в курятник, было бы… меньше шума. Разве вас… не учили в детстве, что… справлять… физиологические потребности следует… деликатно и тихо? Я… сейчас умру… — от смеха юноша не мог говорить. Стефан грозно нахмурился, он все еще себя неважно чувствовал, и его бесило, что кто-то рядом веселился.

— Заткнись, — мрачно сказал он. — Мне плохо. В унитазе сломался слив. Нужно будет позвать Карла…

— Вы… хоть… там окно открыли? — продолжал загибаться Равиль. — Часа через… два, может быть, Карл… сумеет туда войти, если… только… в противогазе… Да и не думаю, что… там хоть что-то… осталось от унитаза…

— Твое веселье неуместно, — продолжал злиться Стефан, но он был слишком слаб, чтобы орать. — Мне плохо, понимаешь? И вообще, в следующий четверг я тебя выдеру, а то ты слишком расслабился. Зря мы отказались от этой прекрасной сложившейся традиции. Как ты смеешь, презренный раб, делать мне замечания?

— Все, все, больше не буду, — смешливо заверил Равиль. — Однако в следующий раз будьте аккуратнее, а то как бы не пришлось в сортире полностью делать ремонт: менять толчок и провалившийся пол!

Стефан, проникшийся его весельем, навалился на юношу и принялся шутливо лупить ладонями через одеяло по всему телу. Тот взвизгивал и брыкался ногами, пока Стефан не завладел его губами и не начал нежно их посасывать. Равиль невольно поддался, расслабляясь, и скоро немец почувствовал в ответ его сладкий язык.

— Пососи у меня… — умоляюще простонал Стефан, прерывая их поцелуй.

Юноша покорно сместился вниз, приспустив трусы, взял его отвердевший член в руку и прошелся по головке, а потом принялся лизать ее твердым языком. Стефан извивался, подаваясь ему навстречу бедрами, чувствуя, как окаменели мускулы, сотрясаясь от невыносимо сладкой дрожи. Рукой он пригибал Равиля, чтобы тот взял глубже и настойчиво проталкивался в его горло, а потом излил свое едкое семя парню в рот.

Еще пару минут они лежали, офицер прижимал голову Равиля к своему животу, ласкал рукой, перебирал и путал его кучерявые волосы, а потом подтянул повыше, к себе на грудь.

— Давай, дорогой, я и тебе сделаю так же! — предложил он. — Ну сколько можно упрямиться, это же так приятно!

Равиль тут же весь напрягся, отпрянул и испуганно затряс головой.

— Нет, нет, не надо!

— Ну почему же? — настаивал Стефан. — Когда разрешишь мне у тебя взять?

— Скоро… Когда-нибудь…

— Ну когда же?

— Как только великий Рейх победит! — незадачливо брякнул Равиль и прикусил губу.

Стефан рассмеялся и тут же схватился за больную голову. В принципе, он без труда мог принудить юношу уступить ему, но все же предпочел предоставить Равилю данную степени свободы, чтобы хоть на что-то в их отношениях тот решился сам, поэтому готов был ждать до бесконечности.

— А почему — нет? — на всякий случай осведомился немец.

— А потому, что ты кусаешься! — гневно сверкнув глазами, вскричал Равиль. — Вдруг ты меня возьмешь и укусишь за член!

— Я что же, — справедливо возмутился Стефан, — по-твоему, совсем больной?