Голуби над куполами

Отца Георгия трудно было вывести из себя. Он отличался спокойствием и библейским терпением, какое бывает в генах только у обладателей многовековой культурной матрицы.

– Не судите его, братья, да не судимы будете, – прошелестел монах сухими губами. – Душа Павла мается, без веры ей опереться не на что. Ему бы открыть сердце Господу да посмотреть на мир без злости… Вера – это внутренний стержень, помогающий людям пережить глубокие потрясения. Об этом, кстати, и Солженицын писал в своем «Архипелаге», и Гроссман в романе

«Жизнь и судьба».

– Блажен, кто верует – тепло ему на свете, – с ироничной улыбкой процитировал Чацкого Бурак.

– Господь любит атеистов. Они не грузят его своими проблемами, – хмыкнул опер.

– В окопах атеистов нет, – философски заметил Русич. – Когда беда случается, человек ищет точку опоры. Ежели у него все ладно, он в церковь не ходит, посты не соблюдает, не молится, не исповедуется, не причащается, Закона Божьего не знает, Библию не читает, а потом удивляется, что Господь ему не помогает.

Что же до Павла, то парню просто не хватает любви. Человек – арена борьбы добра и зла. Сам по себе он ни хорош, ни плох, и принимать его надо таким, как есть.

– Принять мужчину таким, каков он есть, может только военкомат! У остальных есть требования. Да и кому сейчас любви хватает? Тебе, Иван? Тебе, Владик? Или, может, мне? Времена нынче не шибко вегетарианские. Так что ж нам теперь… кидаться друг на дружку? Зарывающемуся человеку необходимо указывать границы дозволенного.

Поняв, что спор повышает градус напряжения, Бурак решил вмешаться:

– Вот что, други мои, давайте сделаем перерывчик, позовем Павла и почаевничаем. Интересно, где он сейчас.

– Бродит по лабиринту, как арестант по Нерчинскому тракту. Не по понятиям ему общаться с нами, козлами валдайскими, – предположил Лялин.

– Павлуша, э-ге-гей, – сложил Русич ладони рупором. – Мы тебя ждем. Война – войной, а чаепитие – по расписанию.

Тот сразу же вышел из-за угла, где сидел на корточках, подслушивая речи сожителей. За стол он не сел, а с обиженным видом взобрался на нары, достал крючок, клубок с полипропиленовыми полосками и принялся вязать коврик.

– Как хочешь! – сдвинул плечом Русич. – Была бы честь предложена.

Иван достал из металлического шкафа хлеб и изрядно засахаренное варенье, сделал небольшие бутербродики – гулять, так гулять! «Завтра у нас – «родительский день», – сообщил он Лялину, разливающему кипяток по кружкам. – Будет новый подвоз хлеба, чая и, очень надеюсь, варенья. А то у нас с сахаром всегда напряженка.

Тетух громко сглотнул слюну.

– Ну что, Вань, теперь ты расскажи о себе, – запихнул Юрий в рот сладкую тарталетку.

– Вообще-то в моей жизни ничего примечательного нет. Но слушайте, если охота.

Мне полста лет. Родился я в Западной Беларуси, в городе Гродно в театральной семье. Родители служили в областном драматическом театре. Матушка руководила литературно-драматургической частью, батя – столярным цехом, занимающимся изготовлением декораций. Белорус я лишь наполовину – по отцу. Бабка по линии матери, Алисия Болеславовна Закржевская, – из польских дворян. Махровая католичка. Таскала меня в детстве в костел, там и окрестила без ведома родителей – мать была членом партии, отец – православным. Они бы не одобрили ее самодеятельности.

Баба Лиса ежегодно, в июле, отправлялась в паломничество к почитаемой католиками Будславской иконе Божьей Матери. Когда мне было восемь лет, она взяла с собой и меня. По дороге я от нее сбежал. Мне было жутко стыдно за бабку-богомолку, и я панически боялся встретить по дороге кого-нибудь из знакомых.

Чтоб уже не возвращаться к вопросу веры, скажу сразу: я – агностик. Верю в Абсолютный Космический Разум, а никак не в то, что насочиняли «торговцы опиумом для народа». Как сказал один мудрый философ, религия – это иррациональная вера и беспочвенная надежда, существующая с тех пор, как первый лицемер встретил на своем пути первого дурака. Убежден, что есть законы Природы. Соблюдаешь их – живешь в Гармонии, нет – погибаешь. А «Евангелие» вообще полно противоречий. Да и у Христа хватает заповедей, которые никто не соблюдает по причине их абсурдности. Человека карают только те боги, в которых он верит. А, значит, надо действовать по обстоятельствам. Так, чтоб и совесть не мучила, и он сам был собой доволен. Что же до общения с Господом, тут я солидарен с поэтом-сатириком:

С Богом я общаюсь без нытья
И не причиняя беспокойства;
Глупо на устройство бытия
Жаловаться автору устройства.

– А еще есть классный анекдот, – перебил белоруса Лялин. – «Святой отец, я хочу исповедаться. – Заведи Твиттер и отвали!» Ха-ха-ха-ха!