Голубиная книга 2 (СИ)

Так, размышляя о делах управленческих, о судьбе Лукоморского государства, да о будущем народа лукоморского, миновал царь городскую ограду. Не отвлекаясь от дум, машинально кивнул дружинникам воеводы Потапа, стоящим в карауле на городских воротах. Добры молодцы, бравые дружинники, вытянулись, копьями о земь стукнули, лаптями щелкнули — любо дорого посмотреть! Царь на минуту от дум отвлекся, выправкой залюбовался, да зацепился взгляд за заплату на рубахе одного из богатырей. Мимоходом отметил, что дружине форму новую нужно справить, сегодня же мастериц швейного дела за работу посадить. Ведь если наплыв иноземных мастеров да торговцев намечается, а перед этим, естественно, посольства контакты налаживать приедут, то и встречать надобно их достойно. А у Потапа в дружине кто во что горазд, тот так и выряжен. Где ж такое видано: дружинники — и в лаптях? Как бы не расслабились, не разжирели богатыри лукоморские, пока хызрыры сидят у себя в степи, ностальгией мучаются, о былых грабежах да разбоях вспоминают.

Неспешно прошёл полями, мимо пруда к лесу вышел. Встал на опушке, по сторонам посмотрел — нет никого. К берёзе спиной прислонился, кору рукой потрогал — корявая. Хмыкнул: корявины, если присмотреться, точь в точь лицо Урюка Тельпека, хызрырского князя, напоминают.

«Да, смирными стали соседи, скучно даже. А куда им деваться? С Кызымкой моей шибко не поворуешь, не поозорничаешь», — подумал Вавила, а вслух посетовал:

— Э — эх, где вот носится Кызымка эта?

— Да тут где — то была, только что мимо пронеслась, да ужо поди полцарства проскакала, — раздался скрипучий голос сверху. Поднял голову царь и видит: Леший на дереве сидит, рядом Лешачиха. Леший лапы сучковатые выставил вперёд, на них моток ниток натянут, а супруга нитки в клубок сматывает. Вот если не знать, так можно подумать, что пряжу развесили сушиться. Леших от веток не отличишь, они хоть на берёзе, хоть на сосне, хоть на каком другом дереве притаиться могут.

— Вот ведь неуёмная, — вздохнул царь — батюшка, — в постели лежать надобно ей больше, сил перед рождением наследника набираться.

— А ты почём знаешь, что наследник у тебя будет? — проскрипел Леший. — А может, опять девка? Или, того интереснее, снова три, а то и четыре — крупным, так сказать, планом?

— Тьфу на тебя, накаркаешь ещё! — Отмахнулся Вавила. — Волхв камни гадальные кидал, сказал — сын народится.

— А на что спорим, что дочь?

— А на что спорим, что сын?

— Да хватит вам, тоже мне, поперешные нашлись, — сердито прикрикнула Лешачиха. — Сын, дочь, какая разница? Кого Род даст, того и нянчить будем всем колхозом. Тоже мне, моду взяли, чуть что — сразу спорить!

— И то верно, — согласились спорщики, хорошо зная тяжёлый нрав и не менее тяжёлую лапу жены лесного хозяина.

— Я вот что думаю, Леший, как бы мне послов иноземных в страх ввергнуть, да чем бы удивить?

— А что думать? Привези их в лес, брось на денёк — другой, а я попужаю. И сам развлекусь, и для государства польза — забоятся войнами на Лукоморье идти. А ежели, сдуру, и пойдут войной иноземцы, то в лес точно не сунутся, а нашим партизанить потом вольготно будет.

— Ну, просто ума палата, — сердито проворчала Лешачиха. — Ты у нас, давай, ещё парк ужасов в лесу устрой… — скривилась она, мотая клубок. — А Водяной, соответственно, аквапарк сооружать кинется… А у Кощея, во дворце хрустальном для полной комплектации комнату смеха организуйте…

— Почему это комнату смеха? — хором спросили Леший и Вавила.

— А потому, что ваши иноземцы, как сквозь стены хрустальные рожу Кощееву узрят, особливо, то выражение, с каким он на змеёныша смотрит, так со смеху помрут. А уж как змея вашего головастого увидят, когда его Дворцовый с ложечки кормит, так и вовсе, как твоя супруга по — хызрырски лопочет, придёт им однозначный «кирдык»!..

— Да я ж пока думаю, — пошёл на попятную Вавила, однако для себя отметив, что рациональное зерно в Лешачихином ворчание всё же есть. — Боюсь я, как бы царице родить не приспичило. Вот окажется посреди поля, одна…

— Обижаешь, царь — батюшка, — проскрипел Леший. — Да разве ж можно в Лукоморье одному остаться? Тут у нас ни днём, ни ночью такого случиться не могёт. Все всегда на виду, всё просматривается вдоль и поперёк, каждое слово у всех на слуху, а каждое дело, либо какое другое действо, как на ладони, со всех сторон видным делается.

— И то верно, — впервые согласилась с мужем Лешачиха. — На лугах луговики, а в полях полевик с межевичками зажигают, водяной, русалки, берегини в каждом дереве. А прочие? А тут ещё и мыши, и пичуги небесные, да любой зверь лесной или гад водный — все за царицей присматривают. Случись что, не дай Род, тут же сообщат, вмиг тревогу поднимут до самого Ирия. Нас всех уже Домовик твой упредил, с ситуацией ознакомил. Али думаешь, мы вот на краю леса, на самой опушке для собственного удовольствия сидим? Тоже, за бабой твоей, на лошадях помешанной, наблюдаем.

— Спасибо вам, лесные хозяин с хозяйкою! — поклонился Вавила и, прищурив правый глаз, ткнул в сторону Лешего указательным пальцем: