Голубиная книга 2 (СИ)

— Как бык! — Расхохотался Ярила. — Сейчас в царстве Пекельном сурицу натурально лакает, а заодно с женой своей черномордой контакт устанавливает да взаимопонимение налаживает.

— С женой в мире надо жить, — вздохнул Сварог, — хотя порой холостым и завидуешь, а всё равно одному по свету ходить безрадостно. В одиночестве жить да просыпаться в холодной постели страшно.

— Да ладно, бать, ты что ль опять меня женить вздумал? Так я в постелях не сплю, всё больше на сеновалах, а ежели и случится в чью постель залезть, так желающих согреть — хоть в очередь строй!

— Ой, что было! — Раздался крик и рядом появился Услад. Нахмурился Сварог, подумав: «Нелегко досталась сынкам книга проклятущая, ишь, какой помятый весь Усладушка — то: одежда изорвана, кудри всклочены, а лицо крест — накрест расцарапано», но вслух сочувствовать не стал, чтобы не разбаловать младшенького.

— Тебя толи кошки драли, сын мой младший? — поинтересовался он по — отечески, без лишней сентиментальности.

— Хуже, батя, хуже! — Ответил Услад и к брату с кулаками кинулся:

— А ну рассказывай, ворог, зачем шутку надо мной такую зверскую учинил?

— Осади, брат, я перед тобой чист, как младенец новорожденный. Тебя латынская девка Маринка, чернокнижница и охальница, в тур — быка превратила. Потом ты от жены своей бегал, по Пекельному царству круги нарезал, а потом Усоньша тебя изловила да на водопой повела. Как она, адова огненная водичка, понравилась? Уж лучше ты нам расскажи, что случилось?

— Да сам не знаю, — сокрушённо вздохнул Услад. — Спал себе спал, вроде как не один, а с девицей, да такой раскрасавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сама высокая, ноги длинные, стройные. В нужных местах пышна, в нужных — тонка. Лицо белое, шея лебединная, а на шее — родинка чёрная. И на щеке тоже родинка. А волосы белые, короной на голове уложены, и локоны вдоль лица буклями висят. Лицо такое знакомое, такое родное…

— Что — то мнится мне, братец, будто ты Маринку, латынскую девку описываешь, — задумчиво проговорил Ярила. — А дальше что?

— А дальше просыпаюсь я, хорошо так кругом, прохладно, только во рту сушь несусветная, и будто кошки нагадили. Повернул голову — источник с сурицей бьёт. Ну, я руку протянул, зачерпнул горсть, жажду утолил. Чую, другая рука чем — то придавлена, голову поворачиваю — а там… — Услад зажмурился, головой потряс в ужасе, а Ярила за него продолжил:

— А там Усоньша Виевна, лебедь наша чёрная, на плече головой рогатой прилобонилась, лежит себе, во сне лыбится, а морда поди у неё счастливая — счастливая?! — И ну хохотать!

— Тебе смешно, — обиделся Услад. — А я такого страху натерпелся, пока руку из — под её тяжёлой башки выпростал. Всё разбудить дуру рогатую боялся. А тут ещё подушка из овчины сшитая, да странная — престранная: только шевельнулся, а она как завопит: «Поднимите мне веки!» А чего вы ржёте — то? Чего ржёте?! Я ту подушку кулаком ткнул, думал, умолкнет, а она как давай пуще прежнего орать: «Ой, лихо, лихо!» Тут Усоньша шевельнулась, а из — под неё как что — то выпрыгнет: маленькое, зубастое, когти что грабельки, да мне в лицо. Насилу отодрал от себя зверёныша! Отбросил существо неведомой породы подальше, а сам ноги в руки — и как дал дёру оттуда. Не знаю, как у корней дуба солнечного оказался, как по стволу взбирался, в себя только тут пришёл — вспомнил, что при своих божественных способностях в один миг мог бы в Ирий перенестись. Вот уж воистину такого лиха натерпелся, что не приведи Род!

А брат старший и отец трясутся, уже пополам от хохота согнулись, за животы держатся.

— Так ты ж Вия… князя Пекельного царства… за… за… подушку принял! — Объяснил сыну Сварог. — Эт надо ж, того гляди, все в Забвение сгинем, а этот глаз открыть самостоятельно не может, — и, вспомнив о беде, нависшей над всем божественным сонмом, Сварог захлебнулся смехом, помрачнел. Помолчал он немного, на сыновей оценивающе посмотрел и говорит:

— Вот что, сыны мои милые, сыны мои сметливые, разрешаю вам учинить любую шутку, организовать любую шалость! Какую хотите, можете каверзу учинить, но чтобы гости незваные тот час же убрались, и чтоб духу их в Ирие не было!

Ну, Ярилу с Усладом дважды просить надобности нет. Они и без просьб всегда готовы разыграть ближнего своего, да и дальнего тоже. Отец их ума приложить не мог, голову сломал, но способа выпроводить гостей не нашёл. А эти двое даже думать не стали! Они быстренько к Перуну Медноголовому подкатили, под локотки его взяли, да в сторону отвели. Он по Ирию в тоске и печали бродил, жену свою, Додолю искал. Голодный, как всегда, а оттого злой и раздражительный. Так что слова младших братьев легли на благоприятную почву.

— Всем ты хорош, братец, — начал Ярила, подмигнув Усладу.

— И лицом пригож, и нравом мил, а популярности у тебя в Ирие что кот наплакал! — Продолжил Услад.