Голубкина

Еще в 1894 году она сделала барельеф «Собаки». Потом появились «Слон», «Обезьянка», группа «Бараны», барельеф «Лошади», «Голова овцы», группа «Коты», барельефы «Лошадь с жеребенком», «Голова лошади», «Лошадь», «Бараны», «Птицы», «Собаки», фигура «Тюлень»… Барельеф «Лошади» выполнила в 1908 году. Как возникла эта композиция? Она увидела на улице старых кляч, которых гнали на убой. Худые, изможденные, в глазах — страдание, предчувствие смерти. Это зрелище потрясло. Особенно поразили три лошади. Вспоминая об этом через много лет, скажет: «Они все понимали, что их ведут на смерть, и все три были чем-то схожи, и выражение обреченности у них одинаковое. Так и человек перед смертью, ни сословие, ни класс нс разнят их друг от друга; перед смертью все одинаковы».

На барельефе — три лошадиные головы. Дряхлые, измученные животные. Выражение предсмертной тоски и покорности.

Внучка крепостного всегда ощущала свою кровную связь с народом. Она вышла из глубин народной, крестьянской жизни. Из этих истоков формировались ее характер, привычки, мировосприятие. От этих народных корней берет свое начало и ее самобытная яркая речь. И конечно же, зародившаяся еще в детстве любовь к русскому фольклору, народным сказкам и легендам. Обычно в зрелом возрасте люди утрачивают тот пылкий интерес к сказкам, который присущ им в детстве. Проза жизни заслоняет мир сказок, развеивает волшебные детские грезы… Она же никогда не переставала любить сказки, знала их множество, поражалась богатству народной фантазии, любила слушать, как поют деревенские женщины.

Находила в сказках народов России глубокий сокровенный смысл, мудрость, воплощение судьбы каждого народа, его характера, национальных особенностей, вековых надежд и чаяний.

— Вот французы, — говорила она. — Ведь у них как: поднял волшебную палочку — все свершилось. А вот посмотрите, вот якутская сказка, как им трудно жить-то приходилось: если вырвал волос, так на нем целый пуд мяса остался; пошел куда-нибудь — провалился в ущелье. В путь отправятся — горы перелезают, по прямой дороге никто не ходит.

А наши русские сказки про Ивана-дурака! Иван-дурак до того невзрачен, что и смотреть на него тошно, а какие чудеса делает: никто с ним ни в чем сравниться не может. А ведь это русский народ о своем духовном богатстве, о своих подвигах рассказывает…

Некоторые русские сказки пробуждали у нее мысли об искусстве, судьбе художника. Рассказала как-то подруге сказку о человеке, который, подчинив себе некую темную силу, сам от нее страдает, потому что должен постоянно давать ей работу, иначе эта дьявольская сила растерзает его самого.

— А ведь это будто про художников сказано, — заметила она. — Нас тоже день и ночь мучает жажда творчества, требует работы, преследуют и терзают нас образы, которые задумаешь сделать.

Привлекали в сказках жизнестойкость русских людей, та веселость души, что присуща русскому национальному характеру. Вообще любила веселых люден, нравилось, когда люди смеются, в старалась понять, отчего им весело. Рассказала Николаю Ульянову поверье о «веселом» грибе:

— Как-то раз в деревне по улице, под вечер, шли бабы, громко хохотали и весело пели песни. Народ вышел на улицу, не понимая, что с ними приключилось, — бабы как пьяные. Одна из них сказала: «Уж дюже нам весело, так что и сказать невозможно, и все потому, что нашли мы в лесу грибы, поели их, и вот стало нам весело».

Помолчав, добавила с улыбкой:

— В лесу они нашли веселый гриб — есть такой… Вот если бы нам с вами найти такой гриб!

Любовь к сказкам и любовь к детям. Часто повторяла, что дети — это цветы и, как цветы, дополняют природу. Они окружали ее в течение всей жизни. Племянницы и племянники, относившиеся к ней как к старшей сестре, называвшие ее Анютой, к которым она была сильно привязана, добра, порой строга и которых хотела воспитать так, чтобы правда была для них превыше всего, чтобы они уважали скромных простых людей, вечных работников на земле, чтобы ощущали красоту окружающего мира, природы. И хилые истощенные крестьянские ребятишки на Обском переселенческом пункте (она помнила их всегда). И дети Глаголевых. Других знакомых и друзей.

Ну а о том, насколько она понимала детей, мир ребенка, говорят ее работы.

Ей свойственна большая доброта, не показная, не абстрактная, а подлинная, проявлявшаяся в конкретных поступках и делах.

Сора Сперантова (в замужестве Царевская) расскажет в своих воспоминаниях:

«Как-то летом из хутора в Зарайск приехал Николай Семенович Голубкин. Он рассказал, что, проезжая мимо одной деревни, услышал стоны, доносившиеся из сарая, который стоял у дороги. Николай Семенович слез с лошади, заглянул в сарай и увидел там больную женщину, лежавшую на грязной соломе. Она была вся в язвах, тяжело стонала. Из ее слов он узнал, что она нездешняя и что ее сюда положили крестьяне, у которых она попросилась на ночлег.

Анна Семеновна, услышав рассказ брата, заволновалась.

— Саня, надо ей помочь, нельзя так бросать человека, — обратилась она к сестре.