В душе ее поднялась буря. Она оскорблена решением жюри, считает, что оно поступило несправедливо, что ее работы выше проекта Андреева. Вместе с мужем Ольги Трофимовой — Василием Васильевичем, который много помогал ей в те трудные годы: доставал продукты, дрова, оказывал всевозможные услуги, — приезжает в зал, где проходили заседания жюри, чтобы забрать свои модели. Трофимов (она ласково называет его Василек) захватил с собой мешки и веревки. Но Голубкина внезапно решает не увозить эскизы. Не сказав своему спутнику ни слова, идет в запасник, где стоят ее вещи в гипсе, и через минуту там раздаются сильные удары, слышится грохот. Василек, почуяв недоброе, бросается туда и с ужасом видит, как Анна Семеновна яростно разбивает тяжелым молотком свои модели. На полу валяются куски гипса, в воздухе пыль…
Это, конечно, вспышка гнева, вызванная, как ей казалось, а возможно и действительно, несправедливым решением жюри. Как говорят теперь, нервный стресс из-за непримиримого, неуступчивого характера, болезненной обидчивости. Вскоре она наверняка раскаивалась в своем поступке, корила себя за несдержанность, неумение управлять своими чувствами. Особенно неприятно, что устроенное ею в запаснике побоище могли истолковать как зависть, нетоварищеское отношение к одному из собратьев по искусству, получившему первую премию. Но все дело в том, что никакой зависти не было. Она никогда бы не опустилась до этого. Все объясняется просто: сильно разгневалась на жюри, которое, по ее мнению, поступило не по правде, не по совести, и пошла крушить молотком свои модели… Нервный срыв, обусловленный тяжелыми условиями жизни, депрессией, болезнью, долгим отчуждением от работы. Сколько лет не прикасалась к глине, начала наконец работать, лепить, с делала девять эскизов памятника, все проекты удались, ложно выбрать наилучший, и вот на тебе… Жюри предпочло другой проект.
Она ценила творчество своих товарищей-скульпторов. В России работали тогда выдающиеся мастера, многие из них создадут пропзведения, которые станут классикой советского изобразительного искусства. Целая плеяда замечательных ваятелей — Коненков, Андреев, Меркуров, Шадр, Домогацкий, Шервуд, Мухина и другие. Некоторые скульпторы привлекали ее не только своим талантом, но и душевными качествами. «Каков по-человечески автор, таковы и его произведения», — говорила она.
На первом месте всегда был Сергей Тимофеевич Коненков. Она восхищалась его «непосредственным гением».
Интересовалась творчеством Эрьзщ явившегося в искусство из дебрей волжских лесов. Крестьянин-мордвин Степан Дмитриевич Нефедов занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества
Признавала большой природный талант скульптора-монументалиста Сергея Дмитриевича Меркурова, родившегося и выросшего в Армении, жителя гор, учившегося в юности у каменотесов резьбе по камню, автора завершенной в 1905 году своеобразной композиции «Симфония Бетховена». В 1911 году он начал работу над тремя однофигурными композициями: «Мысль», «Лев Толстой» и «Достоевский». Его достижения в области монументальной скульптуры бесспорны, но ей не нравились деловитость, удачливость мастера, умение извлекать выгоду из своего искусства, то есть те черты, которые у нее начисто отсутствовали. Раз она сказала: «Ему часто люди завидуют. Умеет он устраивать свои дела. Ведь вот довелись до меня… Разве я смогу так использовать все возможности, как он?»
Одобрительно отзывалась о работах Надежды Васильевны Крандиевской, которая обучалась у С. М. Волнухина и в Париже у Э. Бурделя. Еще в 1911 году двадцатилетняя Крандиевская участвовала в IX выставке Союза русских художников, где были представлены скульптуры С. Т. Коненкова, А. С. Голубкиной, А. Т. Матвеева, П. П. Трубецкого, Д. С. Стеллецкого… Она показала три свои вещи — «Голова натурщицы», «Портрет Н. Меллер» и «Портрет брата Всеволода». В 1915 году сделала бюсты А. Н. Толстого (писатель был женат на ее сестре — Наталье Васильевне Крандиевской), Марины Цветаевой. Все эти и другие портреты, созданные ваятелем, отличались глубоким психологизмом, тонкостью исполнения, свежестью восприятия натуры.