Голубкина

Во Вхутемасе можно было встретить тогда художников разных направлений — и принадлежавших к шумной когорте «левых», ниспровергателей классического наследия, громогласно призывавших к разрушению старых канонов и созданию нового искусства, и художников, хранивших верность традициям русской реалистической школы. Но были и люди, не примыкавшие ни к одному из этих направлений, анархиствующие элементы, зачастую бездарные личности, старавшиеся выделиться, обратить на себя внимание. Своим безудержным нигилизмом и цинизмом они накаляли и без того сложную обстановку в Высших художественно-технических мастерских.

Голубкина умела отличать подлинное новаторство от мнимого, призванного поразить, ошеломить публику. «Кубисты, футуристы и всякие «исты», — скажет она, — все это ерунда, для заработка…» Разные ребусы и головоломки, преподносимые как новейшие достижения искусства, ее не интересовали.

Художники разных поколений относились к ней с уважением. По постоянные споры, дискуссии, словесные баталии отвлекали от вдумчивой сосредоточенной работы, мешали заниматься со студентами. Она очень чутко, болезненно реагировала на слова, фразы. Как-то написала Глаголевой: «Евгения Михайловна, вы слова бойтесь. Слово — великая вещь. Я слова боюсь: им воскресить можно и как громом убить можно. Слово больше значит, чем дело…»

Ее легко обидеть словом, но она не растерялась, сохранила самообладание, когда один из анархиствующих демагогов заявил, бросил ей в лицо, что она уже, мол, умерла для искусства. Ответила спокойно: да, может, и умерла, но жила и работала, а вы были всегда мертвы…

Но не только бесконечные словопрения надоедали и раздражали, не только эта злобная выходка «коллеги» оставила тяжелый след в душе. Здоровье резко ухудшилось. В конце 1921 года при обследовании в клинике у нее обнаружили язву двенадцатиперстной кишки. Частые боли причиняли страдания. Друзья заметили, что она стала беспокойна и тревожна.

Все это и заставило в 1922 году уйти из Вхутемаса. Жалко расставаться с учениками, да что поделаешь!

И сразу оказалась в трудном положении. Лишилась не только жалованья как профессор скульптуры, руководитель мастерской, но и академического пайка. Никаких сбережений у нее не было. Не умела копить, откладывать на черный день. И дорогих, ценных вещей, которые можно было бы продать, разумеется, тоже не было. Все ее богатство — скульптуры. Но кому они сейчас нужны?

Появилась, правда, надежда, что будет размножен портрет Карла Маркса, сделанный в 1905 году. Но правление Главполитпросвета не дало своего согласия, и как выяснилось впоследствии, из-за того, что голубкинский бюст, если бы был тиражирован, наглядно показал бы всем, насколько бездарны работы скульпторов-ремесленников, на которые были истрачены большие суммы денег. Парадоксально, но именно высокие художественные качества этого портрета стали главной причиной того, что его не увидели рабочие, партийцы, широкие массы трудящихся революционной России.

Рассчитывать на частные заказы тогда не приходилось. Но у нее была возможность заняться большой серьезной работой. Еще в августе 1918 года между Московским профсоюзом скульпторов-художников и отделом ИЗО Наркомпроса был подписан договор на выполнение памятников в Москве по ленинскому декрету о монументальной пропаганде. Тогда же составлен окончательный список этих памятников. Они были распределены между известными и молодыми мастерами, «закреплены» за ними. С. Т. Коненкову заказан — Разин, В. Н. Домогацкому — Байрон, Н. А. Андрееву — Дантон, С. М. Волнухину — Шевченко, С. Д. Меркурову — Верхарн, П. В. Крандиевской — Сковорода, В. С. Сергееву — Брут, В. М. Мухиной — Новиков, однокашнице Анны Семеновны по училищу живописи, ваяния и зодчества Е. У. Голиневич-Шишкиной — Плеханов…

Голубкина уклонилась от этой работы, не приняла участия в осуществлении плана монументальной пропаганды. Почему? Ведь ее угнетало и мучило то, что она перестала заниматься ваянием, что перерыв в творчестве так затянулся. Отказалась из-за болезненного состояния? Нет. На ее решение повлияли в определенной степени некоторые жизненные обстоятельства. С чем-то она не была согласна, чего-то не хотела понять. Что же произошло?