Голубое марево

Он спустился в лощину шириной с полкилометра, всю покрытую густой луговой травой, а дальше желтело ровное поле. Трава была еще не скошена. То место, где он спустился, поросло светлыми зарослями шилика. Кустарник расползся по площади, на которой вполне мог бы разместиться аул. Два тополя у края кустарника похожи были на воспитательниц, ведущих на прогулку детсадовских малышей. Сколько времени здесь проведено! Сколько травы измято! Только тогда было не два тополя, а две или три рощицы. И шилик не разбежался так. Наверное, поэтому место показалось сначала Уакасу незнакомым. Под тополями должен быть большой родник. Родниковая вода пробивается сквозь заросли тростника и, сбегая к равнине, теряется где-то в лугах.

В горле запершило, когда он вспомнил о роднике. Уже вошло в привычку каждый день в эту пору пить кумыс. «Живая вода, — подумал он. — Напьюсь — воскресну».

Родник был на своем месте. С одной стороны он зарос травой, трава убегала дальше, вверх по склону, а противоположная, полого спускавшаяся сторона была вся в гальке, втоптанной в землю скотиной, приходившей сюда на водопой. Галька была перемешана с коровьим и конским навозом. «Все равно вода проточная, чистая. Напьюсь», — жажда не давала покоя. Родник был тих и прозрачен. Ясно виднелось дно, и в нем — глазки, из которых бурунчиками била вода. Уакас уперся руками в землю и припал к воде. Она была ледяная, и сразу заломило зубы. «Ангину бы не схватить». Он сделал два глотка, и тут из-под камешка на дне выползла какая-то тварь. Водяной жук! Гнусность какая! Словно смутившись за свой вид, жук юркнул обратно под камешек. Но Уакас больше не мог пить. «Дизентерия теперь обеспечена», — сокрушался он, а пить хотелось, и надо было возвращаться домой.

Через гору он возвращаться не стал. «Тише едешь — дальше будешь», — и он отправился по спокойной тропинке, гладким кольцом огибавшей подножие горы.

Тропинка бежала лугом, и он ладонями касался трав, доходивших до пояса. «Домбру б сейчас», — в голове застучали рифмы и тут же оборвались. Он упал ничком так, что ружье отлетело далеко в сторону. Оказывается, он угодил в одну из тех канав, которые избороздили луг, неся в себе воду. Он промок до колен. Брюки прилипли к ногам и были сплошь облеплены мокрой травой и тиной, ступни заволокла синевато-бурая жижа. «Будь ты проклята, эта трясина!» И тут прямо перед ним, громко гогоча вспорхнули два огаря с золотистой спинкой и белоснежным брюшком, и в белых полосах были крылья. Хороши, ничего не скажешь. Уакас ползком добрался до ружья. Птицы как вспорхнули разом, так парой и понеслись к горам, но, когда он прицелился, они тут же повернули обратно. Лениво взмахивая крыльями, они шли прямо на него, Уакас взял на мушку первого, нажал на курок. Слабо треснул выстрел, но огарь не упал. Не упал и второй, а, лишь сразу взмыв в вышину, будто ветром ударило их снизу, они быстрее замахали крыльями и с тем же звучным гоготом пронеслись над Уакасом. С молниеносной быстротой он перезарядил ружье, прицелился, теперь во второго, и выстрелил. И снова ни один из них не упал, а сделав широкий виток, они повернули назад. Теперь, чуя опасность, они шли порознь. Один, сторонясь подозрительного места, где стоял человек, держался поближе к горам. Уакас опустился в траву и, уставив дуло в небо, водил им, то и дело теряя огаря из виду и лишь по гоготанью определяя, где он сейчас. А второго, у которого голос позвучней, словно привязали невидимой нитью к месту, откуда они взлетели, и он лишь делал виток за витком, набирая высоту. Уакас еще трижды выстрелил, но пули, казалось, и не вылетали из ствола, а лишь слабо лопались, и звук этот терялся в монотонном гоготанье огарей. Сообразив, что лишь пугает птиц, стреляя попусту, он решил выждать. Видно, и огари поняли, что этот двуногий так просто отсюда не уберется, и, покружив еще немного, опустились на белый солончак, там, где влажная низина, тонущая в высокой траве, переходила, поднимаясь, в плато, покрытое полынью и бетеге. Вот уж где можно подсечь их, если это ему суждено! Поднимаясь на четвереньки, где трава была повыше, и ползком, где она росла низко — о брюках и жалеть теперь было нечего, — он медленно продвигался вперед. И лишь когда гогот раздался прямо у него под носом, он поднял голову и в метрах сорока увидел птицу, стоящую вполоборота к нему. Огарь был совсем не так велик, каким казался в полете. Очарование исчезло — обыкновенная рыжая курица, только шея подлиннее. Уакас старательно прицелился и выстрелил. Теперь он не сомневался, что уложит птицу. Но лишь песок взметнулся перед ее клювом. В ту же секунду огарь взлетел, видно, не заметив Уакаса, и, еще покружив низко над землей, сел чуть подальше. Уакас дополз уже до самого края луга, и стоило ему продвинуться еще хоть на шаг — огарь его заметит, он очень осторожен, теперь — уж ясно — близко не подпустит, хотя их разделяли с полсотни метров, не более.