Голубое марево

Мой спутник широко осклабился, обнажив желтеющие кривые зубы, и, напоминая мне курицу, клюющую просо, выбрал с ладони три двадцатикопеечные монеты.

— Достаточно, на бутылку красного хватит.

Надо же, какая глупость с моей стороны! Только теперь до меня дошел смысл этого слова — «согреться». Но пути отступать уже не было.

Парень с торжественным видом тут же застучал своей деревяшкой к прилавку и скоро вернулся, принеся пол-литровую бутылку дрянного вина.

— Вот, мой господин!.. — улыбаясь, засуетился он. Вытащил из кармана большой четырехскладник с роговой ручкой, отогнул штопор и, ввинтив его в пробку, с хлопающим звуком открыл бутылку. — Чем богаты, тем и рады, на нет и суда нет. Пейте. В следующий раз я вас коньяком угощу.

Бутылка была холодная-прехолодная. Да была она и не чиста снаружи — не то соломенная труха налипла, не то пыль.

— А-а… к-как, прямо здесь? — спросил я, заикаясь.

— Не беспокойтесь, девчата свои, ругаться не будут.

— П-прямо вот здесь… вот так… вот так вдвоем?.. — сказал я, не находя нужных слов.

— Да уж оба из горлышка, — ответил мой собутыльник, угадав, что я хочу сказать. — Так-то пить вкуснее будет. Ну, пожелайте себе здоровья и пейте. Надо бы поскорее до дому добраться. Вечер, время, когда бабам подчиняемся. Да и детки, как говорится, есть.

«Пусть, — подумал я, не видя иного выхода, чтобы выбраться из капкана, в который сам себя и загнал. — Как будто никогда не пил такой дряни… — Я вытащил из кармана платок и вытер им горлышко бутылки. — «Полезно иногда и побеситься», сказал некогда Абай, мир его праху. Найдем в его словах опору и попробуем из горла… Ну, я пошел, будьте здоровы!»

Вино оказалось настолько холодным, что заломило зубы. Меня хватило лишь на два глотка. Но тем не менее в следующее же мгновение по всему телу разлилось приятное тепло.

— Не спешите, выпейте, сколько вам нужно, — сказал мой собутыльник, когда я, решив, что двумя этими глотками исполнил свой долг, протянул ему бутылку. — Вы человек ученый, а наши слюнки… и-и… Наши остатки вам не след пить, — поцокал он языком, как недавно в трамвае, и покачал головой.

— Что за разговор?! — сказал я, по-прежнему протягивая ему бутылку. — Я кончил.

— О-ой, да что же вы… — Мой спутник совершенно искренне заволновался. — Вот что значит толк в слове не знать, не так скажешь… Мне и того хватит, что останется, вы хоть глоток еще сделайте!

— Холодное, — сказал я.

— А чего спешить? Давайте вот на батарею поставим, пусть отойдет немного.

То ли вино, принятое на голодный желудок, хоть и выпил-то я каплю, так подействовало на меня, то ли бесконечное добродушие этого парня, но я вдруг весь так и переполнился непонятным благодушием. В таких случаях даже люди, считающиеся серьезными и рассудительными, становятся легкомысленными, и самые большие умницы, что не скажут впустую ни слова, несут пустопорожнюю чепуху. В подобные минуты человек сочувствует всем и всякому, готов всех назвать другом и братом, всех, кто только подвернется под руку, обнимать и целовать. Поначалу я смутился, увидев, что парень превратно истолковал мое нежелание пить, но на лице его не было никакой обиды, и я успокоился. И теперь уже счел неловким стоять чем-то вроде этакого начальника-истукана, решил занять своего собутыльника разговором. Но человеку, который с самого начала ступил неправильно, трудно выправиться, и я лишь увяз еще больше.

— На какой войне вы сумели отдать эту ногу? — Более дурацкой шутки невозможно было и придумать, я понял это в то же мгновение, как сказал, но что же делать — слово вылетело.

— Э-э, последствия опьянения, — ответил мой спутник, и улыбка с его губ исчезла. — Только не от водки и не от вина опьянение… — Он, видимо, и сам не думал, что так быстро ответит на больной вопрос, и ему стало стыдно перед самим собой. Скулы его заострились еще больше, углы губ опустились, и без того сморщенный, в два пальца лоб его весь собрался мученическими складками — он за секунду как-то весь постарел. Только глубоко посаженные серые глаза почему-то по-прежнему смеялись, совершенно не соответствуя этому общему выражению лица.

Неожиданно, точно в моем мозгу распахнулась заржавленная дверца некоего архива, все мне вспомнилось в одно мгновение.

— Скажите, а как вас зовут? — Это была вторая ошибка, допущенная мною за последнюю минуту.

— Кошим, — сказал мой спутник.

Он!

2