Голубое марево

— Ну и ну, — грустно закрутил головой Бердибек. — Угораздило меня поселиться в этой комнате.

— Когда мясо будет сварено, порезано и поставлено перед нами на стол, сможешь прилечь отдохнуть, — утешил его Ануар. — А пока исполняй свой священный долг. Я все равно не умею варить мясо. Еще испорчу.

Бердибек покорился своей участи.

— Лично я пришел к выводу, что эксплуататоры долго еще не переведутся, — сказал Ануар. — Приятней эксплуатировать чужой труд, чем трудиться самому.

— Ничего, Бердибек своего нигде не упустит, — сказал Халел. Он уже вытащил откуда-то свою трубку с длиннейшим чубуком и начал уминать в ней табак.

— Досадно все же, что нет девчонок, — сказал Кенжек.

— Да тебе-то что проку, есть они или нет? — усмехнулся Ануар. Поддразнивая Кенжека, он приглаживал упавшую на лоб челочку.

— С ними веселее, — сказал Кенжек.

— Ну, а вы что думаете на этот счет? — спросил молчавший до сих пор Едиге. — Да, именно вы, почтенный мырза Мухамед-Шарип Мухамед-Ханафия-улы Жаныкулов?

— Светлой памяти Жаныкул наверняка не думал, что его потомок в седьмом колене станет никудышным химиком, — сказал Ануар. — Кстати, единственное, что осталось у меня от школьного курса химии, это формула мыла. Зато она такая длинная, что можно надорваться, пока запишешь ее на доске.

— Я… — торжественно заговорил, блеснув стеклами огромных роговых очков, так же, как и Едиге, хранивший безмолвие мырза Мухамед-Шарип Мухамед-Ханафия-улы Жаныкулов. — Я… — Сняв очки, он протер платком стекла, но надевать не стал. — Я считаю тот факт, что проживающий в триста второй комнате аспирант второго года обучения, кандидат в кандидаты исторических наук…

— А в настоящее время доктор овцеводческих наук… — вставил Ануар.

— Пользуешься его отсутствием, — сказал Халел, попыхивая трубкой.

— Думаешь, побоюсь повторить при нем? — покраснел Ануар.

— Не перебивайте оратора, — сказал Едиге.

— …считаю тот факт, что кандидат в кандидаты исторических наук, — продолжал Мухамед-Шарип, — вышеупомянутый Бердибек Исламгалиев, несмотря на предшествующий жесточайший провал, все же сдал — всеми правдами-неправдами, — но все же сдал минимум по философии — на тройку, не менее надежную, чем кривая подпорка в овечьей кошаре, а затем для восстановления расшатанного здоровья совершил пяти-шестинедельную поездку в родной аул, — я считаю этот факт крайне опасным прецедентом, способным разлагающе повлиять на весь наш аспирантский коллектив. Однако то, что вышеназванный товарищ…

— Какая ошибка в выборе профессии!.. — покачал головой Ануар. — К чему тебе химия? Болтология — вот твое призвание…

— …то, что вышеназванный товарищ, — нахмурив брови, продолжал Мухамед-Шарип, — не забыл достойных жалости дервишей…

— …а точнее — монахов-затворников, — сказал Халел.

— …а еще точнее — усердных в постижений наук суфиев-мюридов, — добавил Едиге.

— …вот именно, суфиев-мюридов, проживающих на третьем этаже университетского общежития номер четыре, то бишь — своих товарищей, и привез для угощенья немного свежего мяса, и пригласил собравшееся здесь общество, притом вопреки яростному сопротивлению известного скупца, который доит высохшее дерево — прошу учесть, господа филологи, последняя метафора-пословица изобретена лично мной, — вопреки сопротивлению известного скупца, который доит высохшее дерево и, несмотря на хилые свои силы, пытается докопаться до корней философской науки, отощавшего, исхудавшего…

— Чтоб тебе, дьяволу, лопнуть! — захохотал Ануар.

— Сразил наповал! — восхитился Кенжек, у которого губы чуть не до ушей растянулись от смеха.

— …недостойного аспиранта Ануара Солтабаева. К стыду последнего и на радость остальным, доброе дело, затеянное достопочтенным Бердибеком, вновь подтверждает, что в нашем обществе «человек человеку — друг, товарищ и брат».

— Уф!.. Наконец кончил?.. — сказал Ануар. — Дайте воды, у него в глотке пересохло.

— Я произнес только вступление, — сказал Мухамед-Шарип.

Все расхохотались.

— Так тебе никогда не защитить диссертации по химии, — вздохнул Ануар. — Ты, дружок, должен обуздать свое красноречие. Ведь для вас главное — реакции, формулы…

— Разве моя речь хуже какой-нибудь формулы? — сказал Мухамед-Шарип.

— Вот не знал, что Муха такой оратор, — продолжал восторгаться Кенжек.

Достав из кармана платок, Мухамед-Шарип во второй раз аккуратно протер очки, хотя в продолжение всей своей речи держал их в руках. Едва он оснастил ими нос, как сразу же его лицо приняло обычное выражение — солидное и несколько флегматичное.

— Сварилось, наконец, твое мясо? — спросил Ануар вошедшего Бердибека.

— Даже не вскипело. Чертова плита…

— Тогда не выйти ли тебе снова?

— Это почему?

— Оказывается, и у тебя есть друзья. Ведь говорят, что истинный друг за глаза хвалит… У тебя в правом ухе не звенело?

— Его не только хвалили, — обронил Халел.

— Без врага нет истинного джигита, — возразил Ануар. — Но не всякий, кто за глаза ругает, — враг. Лично я никогда не поверю, что среди нас есть люди, желающие зла Бердибеку.