Голубое марево

Поднимая полные до краев стаканы, в которых весело играло и пенилось золотистое светлое вино, молодые люди чокались, звенели стеклом о стекло и чувствовали себя при этом так, словно и тело, и мысли — все у них обновилось, и они уже не те, что были минуту назад, когда ударили куранты, — перед каждым распахнулась иная жизнь, иная даль…

Потом снова были танцы… И нежное танго… Аргентинское танго…

19

— Уж слишком ты балуешь свою девчонку, — сказал Халел.

— Просто я ее люблю, — сказал Едиге.

— Он от нее без ума, — сказал Кенжек.

Было около двух. Они вышли в коридор покурить. Точнее, дымил своей громадной трубкой один Халел, его друзей эта пагуба миновала.

— Ты не понял, что я имел в виду, — продолжал Халел, пыхнув облаком густого сизого дыма.

— Почему же… Ты хотел сказать: «Учи ребенка с рожденья, жену…»[8] Я тоже так считал. Когда у меня были другие девушки. Опоздала, к примеру, на свидание минут на пять — и привет, счастливо оставаться, а я пошел… Нет, кроме шуток, я никогда их не ждал дольше пяти минут…

— Теперь понятно, почему ты до сих пор в холостяках, — сказал Кенжек.

Халел и Едиге расхохотались. Кенжек сообразил, что, целя в Едиге, попал в себя, и смущенно замолк.

— Все оттого, что не было любви, — сказал Халел.

— Верно, — кивнул Едиге, — я теперь тоже так думаю.

— А сейчас все наоборот, — сказал Халел.

— Тоже верно, — согласился Едиге. — Я бы любому ее капризу, любой прихоти подчинился. И с радостью.

— Понимаю, — сказал Халел. — Но ты все-таки сдерживайся.

— Я привык поступать, как мне хочется, — сказал Едиге. — Воспитывался у бабушки с дедушкой, и вот результат… По-другому у меня не выходит.

— И зря, — сказал Халел.

— Каждый, кто любит, раб своей любимой, — не то сам сочинил, не то процитировал Кенжек.

— А вы думаете, я Заду не люблю? — сказал Халел. — Мы уже больше двух лет знакомы. И чувство мое осталось таким же, как в первый день… Фу, дьявол, слишком уж литературно выразился, правда, товарищ филолог?.. Но это и в самом деле так. Наверное, весной мы поженимся.

— А диссертация?.. — спросил Кенжек.

— Постараюсь до тех пор закончить, — сказал Халел. — Скоро в Москве должны появиться две мои статьи. Почти одновременно.

— Тогда тебе действительно можно жениться, — сказал Кенжек. — И я тоже, на тебя глядя, женюсь. Только бы вот с диссертацией наладилось…

— А тебе жениться нельзя, — сказал Халел, обращаясь к Едиге.

— Почему?

— Твоя девушка еще несовершеннолетняя, судить будут, — сказал Кенжек.

Все трое рассмеялись.

— Это верно, мы о женитьбе пока не думали, — признался Едиге. — Как-то забыли. У нас и разговора об этом не было…

— Наверное, говорили о чем-нибудь более существенном, — улыбнулся Халел. Он задрал подбородок вверх и выпустил изо рта одно за другим несколько колец дыма. Поднимаясь все выше, голубоватые кольца постепенно расплывались, таяли, теряя форму, пока не растворялись в воздухе под самым потолком. — Вы оба еще дети, — сказал он, помолчав. — Конечно, ты закончил университет, скоро тебе — кажется, в январе — исполнится двадцать три, еще пара лет пройдет — и ты лекции студентам станешь читать. Но она-то? Младенец, только-только открывший на мир глаза… Впрочем, не знаю, в ком из вас двоих больше детства.

— Я давно уже чувствую себя зрелым человеком, — возразил Едиге. — Даже пожилым, если хочешь. Иногда мне кажется, что я прожил тысячу лет…

— Снова преувеличение… И опять-таки — самое настоящее детство. Может быть, романтика в таком возрасте и хороша, только мы, физики, рано взрослеем…

— Что же ты мне посоветуешь как взрослый?

— Если бы я умел советовать, то не был бы тем, что есть. — Халел обнял Едиге одной рукой и похлопал по спине. — Я люблю тебя, как родного брата. Поверь, это правда, и не обижайся.

— Он не обиделся, — сказал Кенжек. — С чего бы ему обижаться?

— А что касается девушек… Тут уж, по русской поговорке, «всяк по-своему с ума сходит…». Поступай, как сердце подскажет. Это самое лучшее.

— Голова что-то побаливает. Хватил, видно, лишнего, — грустно сообщил Кенжек.

— Девушки чай готовят, сейчас подлечишься, — утешил друга Едиге.

— Дай-ка мне ключ от своей комнаты, пойду прилягу, — сказал Кенжек Халелу.

— Там наши пальто, мое и Зады.

— Боишься, закроюсь на ключ и засну? Тогда запри меня снаружи.

— Неудобно перед девушками, ведь осталось посидеть совсем немного, — сказал Халел. — К тому же… Комната мне и самому нужна. Ну, идемте, нас уже заждались.

Девушки сидели рядом и оживленно щебетали о чем-то, словно две пташки, выросшие в одном гнезде. Все лишнее со стола было убрано, посуда перемыта, чай заварен и настоен до багровой густоты. Правда, не было ни молока, ни сливок, но и тут нашелся выход. Оказалось, что если в стакан опустить пару ирисок, чай получится на вкус не хуже, чем со сливками. Чего-чего только не знают эти девушки!..

Выпив пару стаканов, Халел начал собираться. Им с Задой, сказал он, предстоит до рассвета попасть еще в одно место… Зада, казалось, слышала об этом впервые.