Благоуханная трава холодит ноги, восхитительными капельками влаги. Она вспоминает, что Шэдуэлл косил ее как раз сегодня днем. Она сидела за уроками, а он возился под солнцем, подстригал газон…
Элизабет пускается бегом — подальше от воспоминаний об утренней работе. Земля пружинит словно матрас, вливая энергию в ее шаги. Внезапно охваченная порывом, она хочет взлететь как сова. Подпрыгивая, раскинув руки, в развевающейся ночной рубашке, она безмолвно пляшет на лужайке, приближаясь к озеру. Там, у изгороди, выросла целая копна, и ей уже хочется повалится на нее, зарыться, забросать себя травой, забыв о таблицах и датах правления королей и королев…
Вдруг над озером поднимается черный силуэт… грач или ворон (она не знает, кто именно), взбивая воздух широкими крыльями, приближается прямо к ее голове. Она падает, чтобы избежать столкновения, и рука ее ложится на нечто жесткое, гладкое, двигающееся…
Это жук — таких больших Элизабет еще не видала, — блестящий черный панцирь, странные рога на голове. Обратившись к ней рогами, жук исчезает в траве. Она отпрыгивает от насекомого, взволнованная и испуганная появлением ночных созданий.
А потом раздается чей-то голос. Женский, в жалком испуге слышится истинное отчаяние. Элизабет внезапно останавливается, прикрывая ладонью рот.
Голос доносится с острова. За узкой серебряной полоской воды раскачиваются тростники, что-то ворочается в тростниках, раздается звук пощечины. Снова возня, женский крик… тяжелое дыхание.
Она делает шаг, вступая в воду, чтобы помочь бедной женщине. Она не боится, потому что это ее дом, ее собственный сад и озеро, и ничего ужасного с ней здесь не произойдет.
Она говорит:
— Что случилось? Вам больно?
Движение в тростниках вдруг замирает, к ней обращается лицо — бледное и странное.
Родди, ее братец Родди, выплевывает слова, которых она не понимает. Жуткие слова.
— Вали отсюда, маленькая сучонка, убирайся ко всем чертям…
— Родди, это я. Что ты делаешь?
— Немедленно отправляйся в постель! — шипит он со спокойной злобой.
Элизабет делает еще один шаг вперед. Вода уже доходит до колен, холодное прикосновение заставляет ее поежиться. Тут возле ее брата что-то шевелится, и женщина раненой птицей поднимается с земли.
Рука Родди немедленно хватает ее за лодыжку и поворачивает так, что она вновь падает. В отчаянном порыве Элизабет видит, что рубаха женщины порвана, испачкана грязью и промокла. Она выходит из воды на берег и бежит по траве к дому, слезы горят на ее щеках. Каким-то образом она умудряется подняться по ступеням на террасу, мечтая о том, чтобы оказаться внутри дома, оставить сад, убраться подальше от того, что происходит в нем.
Элизабет падает на колени под окном, руки ее тянутся к плющу. Растение окутывает ее, превращаясь в ступени для ее ног и опоры для пальцев. Плющ сам удерживает ее, направляя и охраняя. Она слишком расстроена, слишком смятена, чтобы заботиться о себе, но тем не менее поднимается к своему окну, каким-то образом залезает в него, не зная, как это ей удалось.
Она лежит в постели, дрожа, и думает совсем о другом.
В полночь к ней является Родди. Он опускается на колени возле постели, так что его лицо оказывается вровень с ней.
— Слушай меня, сестричка. Ты сегодня не видела ничего, ты спала, тебе что-то приснилось. Ничего не случилось, ты только спала, только спала…
Он повторяет это снова и снова, и монотонные слова червями вползают в ее голову. Наконец она засыпает в глубоком и тяжелом оцепенении, горячем и влажном как сама ночь.
Утром она вялая и не в духе. Она обо всем забыла, но, направившись причесать волосы, обнаруживает ветку плюща, словно корона венчающую ее голову, ниспадая на плечико ночной рубашки.
Элизабет рассматривает себя в зеркало туалетного столика и видит незнакомку, в глазах которой витают не только мечты.»
От окна донесся стук, что-то заскребло по стеклу. Том поднял глаза. Ветка плюща легла на оконное стекло пятипалой ладонью. Встав, он подошел к темным, пустым, блестящим панелям. Том шевельнул рукой, положив ее на листок, припавший к стеклу с другой стороны. Интересно, Элизабет подружилась с растениями сознательно или интуитивно? Была ли тогда Лягушка-брехушка настоящей домашней зверюшкой — собакой, которую купили, воспитывали и кормили, или она прибилась к дому из леса, привлеченная теплотой и кровом, легкой добычей?
Наверху было тихо. Том постоял на площадке, прислушиваясь к голосам, но ничего не услышал.
— Кейт? — негромко позвал Том, но ответа не получил.
Раздраженный, он направился по коридору к ее двери и коротко постучал. Ответа не было.
— Кейт? — позвал он снова и открыл дверь. Он увидел одеяло, услышал дыхание. Она спала. Какое-то мгновение он подумал — не заползти ли к ней под бок, но пожалел ее и не стал будить. Том тихо прикрыл дверь и вернулся в свою комнату.