Голубое утро

Вермюлер настолько заинтересовало подобное заявление, что она попросила y шерифа разрешение ей присутствовать при допросе свидетелей. Но господин Родригес тут же отказал писательнице, и, посмотрев на неё подозрительно, добавил:

— Вы знаете, что это не единственное убийство в доме? Экспертиза установила, что старик-Коненс был вчера отравлен.

— Ах! — непроизвольно вырвалось y Вермюлер. — Что же нам делать?

— Не покидайте своей комнаты в целях вашей же безопасности, — посоветовал шериф.

— Может, всё же лучше перебраться в отель?

— Извините, но покинуть дом вы тоже не можете. Считайте, что это "домашний арест". К тому же, вчера вечером во время приёма у госпожи Кранс было украдено бриллиантовое колье восемнадцатого века. Пропало "Голубое утро" — бриллиант, занесённый во все коллекционные каталоги мира.

— Боже мой! — только и осталось пробормотать Вермюлер.

Завтракать женщине почему-то расхотелось, и она, закрывшись y себя вкомнате, решила набросать план дома на листке бумаги.

Получилось вот что:

«Кто-то украл колье y старушенции», — принялась рассуждать Вермюлер, забыв, что они ровесницы c госпожой Кранс. Себя всегда воспринимаешь моложе, чем ты есть в действительности!

«Допустим, Сильва видела, кто это сделал, и грабитель убил её. Просто и логично. Но ведь кто-то ещё убрал старика! Не стоило этого делать. Это отравление портит мне всю схему… Украсть бриллианты — это больше похоже на женщину, но задушить — это уж точно мужское дело… A вот отравить — опять похоже на женщину. Здесь целая банда преступников орудовала!»

Вермюлер вспомнила ночной променад Трампса. «Очень подозрительно, — подумала писательница. — Хотя такой тщедушный мужчина вряд ли смог задушить молодую здоровую девушку».

Вермюлер представила одухотворенное лицо композитора, перекошенное ненавистью, его тонкие музыкальные пальцы, сжимающие горло в смертельной хватке…

«Нет, маловероятно, — помотала головой женщина. — K тому же, он не стал бы включать в коридоре свет, если он не идиот! Да и откуда он мог знать, что Сильва не в своей комнате, a y графа? Но вполне возможно, что он что-то услышал посреди ночи. И это заставило его выйти из комнаты. Он пришёл в наше крыло… Значит, шум доносился отсюда… Почему же я ничего не слышала?»

Писательница вздохнула. Слишком много вопросов, требующих немедленного ответа, роилось в её голове.

«Рискну выйти к людям, — решила, наконец, Вермюлер, посмотревшись в зеркало. — Надеюсь, меня не убьют в первые же полчаса».

Женщина недоумённо прошлась по первому этажу дома, так и не встретив ни одной живой души. Писательницу это крайне удивило. Она осторожно поднялась из гостиной по винтовой лестнице на второй этаж, полная недобрых предчувствий, и, к своему удивлению, обнаружила всех обитателей дома, сидящими за столом.

Завтрак был уже окончен, но никто расходиться не спешил.

«Как перепуганное стадо баранов, сбились в кучу и таращатся во все стороны», — подумала Вермюлер, глядя на них.

За столом сидело пять человек: Синди, граф Орлофф, Трампс, шериф и экономка. Вермюлер была шестой. Женщина чувствовала себя чужой в этом доме. Собственно, ни c кем из присутствующих здесь людей она не была знакома до вчерашнего вечера.

Собравшиеся также почувствовали в ней чужака и смотрели на писательницу подозрительно, готовые свалить на её голову все преступления, совершившиеся в доме за последние сутки.

Воцарилось молчание. B эту минуту Вермюлер была готова отдать всё, чтобы только поскорее убраться из этого дома. Но вот ведь загвоздка: её не выпускали!

— Может, это и к лучшему, что мы собрались все вместе, — заговорил, наконец, шериф своим густым басом. — Я хотел допросить вас каждого по отдельности и, возможно, я сделаю это позже, a сейчас мы восстановим детали вчерашнего вечера, чтобы установить последовательность совершенных преступлений.

— Да-да, совершенно правильно, — вдруг одобрила Вермюлер. — Разгадка кроется именно в после-довательности!

Писательница осеклась под огнем осуждающих взглядов. У женщины создалось впечатление, что она изворачивается, как поступил бы сейчас преступник. Ещё минуту, и Вермюлер сама бы поверила, что она виновна.

— Итак, — прорычал шериф, — первое преступление было совершено в одиннадцать часов вечера. Коненс-старший был отравлен "Лераксом". Доза была смехотворно малой. Молодой организм справился бы и выжил, но для семидесятилетнего старика пятьдесят грамм оказалось достаточно. Преступник глупо рисковал, но расчет оказался на редкость точным. Следовательно, действовал либо специалист, либо человек, хорошо осведомленный в ядах.

— Среди нас такой один, — уверенно заявил граф Орлофф. — Доктор Зиммельман.

«Хорошо ему говорить, — поёжился шериф. — Он — не местный житель…»

Мистер Родригес взглянул на экономку, единственную из присутствующих — не приезжую. Женщина заметно побледнела. Безотчетный страх сквозил в каждом её движении.