Читаем Голубой ангел полностью

– Вы даже не дали Кортни слова сказать в заключение, – заявляет Джонелл. – Может, она хочет спросить нас о чем-нибудь или еще что.

Обычно автор только благодарит класс. И все же эта заключительная реплика необходима.

– Прошу прощения, Кортни, – говорит Свенсон. – Хотите сказать что-нибудь напоследок?

– Спасибо, ребята, – говорит Кортни. – Теперь я знаю, что делать дальше.

Это звучит как заключительная молитва. А еще похоже на завершение собрания квакеров, когда все встают, пожимают друг другу руки и лица кругом такие теплые, озаренные Внутренним Светом. Свенсон, сам не зная почему, смотрит на Анджелу Арго. Они обмениваются взглядами, из которых ясно: Анджела останется после занятия обсудить свою главу.

– Эй, погодите! – восклицает он. – Не расходитесь! Чей рассказ разбираем на следующей неделе?

Карлос протягивает ему рукопись.

– Вот – правда, по-моему, это полный отстой.

– Очень в этом сомневаюсь, – говорит Свенсон. – Благодарю, дружище!

Боковым зрением Свенсон видит, что Анджела встает. Она что, уходить собирается? Неужели он ошибся и никакого безмолвного уговора не было?

– Анджела! – Голос Свенсона чуть дрожит. Карлос странно смотрит на него. – Раз уж мы заканчиваем раньше, можете задержаться, обсудим вашу рукопись.

– Я на это и рассчитывала, – отвечает Анджела. – Если вы не против… Я просто встала размяться. Но только если вам удобно, если у вас есть время. Я бы не хотела надоедать…

– Мне вполне удобно, – говорит Свенсон. – Я же сам предложил. Останемся здесь или перейдем ко мне в кабинет? – Собственно, кто здесь главный? Почему он ее спрашивает?

– Лучше в кабинет. Там обстановка другая, не то что здесь. Если вы не против. – Анджела говорит тихо, почти через силу.

– Тогда идемте. Всем остальным – до свидания, увидимся на следующей неделе.


Оказывается, это так странно – идти куда-то со студенткой. Даже когда стоишь на месте, разговор не клеится. А уж когда идешь – столько возникает неловких моментов: то случайно заденешь спутницу плечом, то решаешь, пропускать ее вперед или нет, слева идти или справа, только и думаешь о том, что ты преподаватель и это обязывает. Студент ли проявляет уважение и уступает дорогу преподавателю, или Свенсон на правах старшего должен придержать дверь и пропустить ученика? И зависит ли это от того, мужского пола ученик или женского?

Естественно, зависит. Идучи по двору с Анджелой, Свенсон кожей чувствует – вот придвинься он чуть ближе, и кто-нибудь обязательно доложит: шли и держались за руки. Хорошо еще, во дворе почти никого. Повезло, что занятие закончилось раньше – в перерывах здесь не протолкнешься, и со всеми знакомыми надо здороваться. Он поднимает глаза на огромные окна корпусов Клеймора, Теккерея, Комсток-холла – интересно, кто-нибудь его заметил?

Анджела говорит:

– У вас такое бывает: представишь, что за тобой кто-то следит, и так не по себе становится? Вроде ты идешь, а в это время какой-нибудь Ли Харви Освальд берет тебя на прицел. Ну, например, некий псих, которому вы поставили низший балл, а он…

– Можете не волноваться, – усмехается Свенсон. – За мой курс оценок нет – зачет или незачет.

– Это здорово, – улыбается в ответ Анджела.

Они идут слишком медленно. Темп должен задавать Свенсон. Но ноги у него невесть отчего словно деревянные. На прошлой неделе он, пока ждал Шерри в поликлинике, прочитал статью про женщину, с которой случился удар, а началось все с того, что ей стало казаться, будто она идет сквозь толщу воды. Женщина была моложе Свенсона.

– Очень интересное было занятие, – говорит Анджела.

– Спасибо.

– Случилось чудо. Это при том, что рассказ Кортни отстойный.

Студенты не должны говорить преподавателю, что рассказ их соученика отстойный. Существует студенческая солидарность; учитель – начальник, они – подчиненные. И профессиональная (родительская) обязанность учителя – не позволять ученикам (детям) говорить друг про друга гадости.

– Ого! – говорит Свенсон.

– Вы же сами прекрасно понимаете.

– У Кортни все еще получится. – Анджела что, его коллега, с которой он обсуждает возможности ученика? Кажется, Свенсону следует ей напомнить о правилах поведения.

Но он этого не делает. И наказание настигает его – оно мчится по дорожке им навстречу. Но разве это наказание – встреча с единственной близкой ему по духу преподавательницей? Однако по какой-то непонятной причине ему совершенно не хочется сейчас общаться с Магдой.

Свенсон и Магда Мойнахен чинно, по-дружески целуются в щечку, так же как когда они встречаются за ланчем, только в присутствии Анджелы Арго это получается не совсем естественно, немного напоказ. Мол, с виду мы, может, и похожи на учителей, но вообще-то мы самые обыкновенные люди, у нас даже друзья имеются.

– У нас перерыв, – говорит Магда. – Я забыла кое-какие стихи у себя в кабинете.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза