Голубой берег

Из чуда домулла думал извлечь несколько выгод: во-первых, он поднимет религиозное настроение в кишлаках, значительно упавшее в последнее время, во-вторых, докажет, что надо много жертвовать аллаху, переходя Голубой берег, и нельзя быть в пожертвованиях скупым: вот, неверные не хотели дать полмешка зерна и погибли. В том, что мы не вернемся, он, очевидно, тоже не сомневался. Торжествуя победу, он вызвал председателя сельсовета как неверующего убедиться в чуде. Настроение было такое, что Асана и Саида почти силой тоже привели к мечети.

Время шло уже к вечеру. Косые тени тополей уползали, все дальше извиваясь по земле, прокладывая темные дорожки.

Повеяло прохладой. Высоко на минарете кричал муэдзин.

Тысячная толпа стояла на коленях; как по команде, люди склоняли головы, касались лбами земли.

Асан, сидя на корточках в передних рядах, ощущал робость. Что-то похожее на страх закрадывалось в его сердце. Кто знал этих людей? Не разорвут ли его, если он выступит? Брови Асана подымались и опускались — так ставнями закрывают светящиеся окна, — может быть, сомнения закрались в его голову?..

— Аллах, аллах! — закричали дервиши. — Домулла, дай чудо! Дай чудо! — И когда этот гул и грохот разрослись до громоподобного рева, из мечети, что у мазара, вышел домулла.

— Аллах, — оказал он, — посылает вам, правоверные, свое благословение. Аллах подал знамение и сделает чудо. И сыны Магомета задохнутся от радости, и семь небес счастья раскроются над вами… Аллах очистит хлеб от яда, ядовитый хлеб. Вы своими глазами увидите, правоверные, что хлеб сейчас ядовит…

Из передних рядов толпы подвели собаку. Худая и тощая, с шерстью, торчащей клочьями, собака была перепугана, хвост поджала и согнулась дугой.

Вынесли связки платков с лепешками.

— Смотрите, правоверные, смотрите! — _: кричали дервиши.

Один из них, помощник домуллы, крикнул: «Ба, ба, ба!» — собака жадно подняла морду и посмотрела нa него.

Домулла приказал подать платок с лепешками.

Двое дервишей бросились к нему с платками.

— Черный, черный, — шепнул Барон сзади, как услышал Саид.

Домулла взял первую, лежавшую сверху лепешку не из красного платка, а из черного и бросил собаке. Та на лету поймала лепешку и, давясь кусками, моментально проглотила. Все внимательно смотрели на нее: она вновь подняла уши, ожидая второго. Но ей не давали.

— Сейчас подохнет, — сказал домулла.

Собака склонила голову направо, налево и вильнула хвостом, тявкнула, прося еще. Этот лай разнесся кругом, резко нарушая мертвую тишину, домулла оглянулся.

Собака, до сих пор напряженно смотревшая на домуллу, вдруг обернула голову и ткнула носом в бок, как бы отгоняя муху, причинившую боль, и не успела выпрямить голову, чтобы просительно тявкнуть, как снова ткнула носом в живот, взвизгнула и закружилась, падая и снова вскакивая.

Лица толпы как бы окаменели, все застыли, следя за судорогами подыхавшей собаки, и сразу вздох облегчения вырвался у всех. Толпа тяжело дышала, после того как простояла минуты полторы, затаив дыхание, сама того не замечая.

— Не ешьте! — закричал я, вбегая на крыльцо.

И вновь тишина. Жуткая тишина, и в этой тишине слышится только хрипловатый бас домуллы, призывающего благословение божие…

— Совершается, совершается, — шептали дервиши.

Толпа завыла.

Домулла поднял руку и в наступившей вновь тишине сказал:

— Сейчас мы будем раздавать освященный хлеб. Кто хочет?

Толпа ринулась вперед. Ее сдерживали дервиши.

— Лепешка стоит одного маленького барана или трех пудов зерна.

— Тихо, тихо! — кричали дервиши.

— Дай, дай! — вопила толпа.

Саид колебался только секунду, но эта секунда показалась ему вечностью. Он вбежал по ступенькам и стал рядом с до-муллой.

— Дехкане! — закричал он, хватая лепешку. — Хлеб ядовитый, не ешьте!

Толпа взвыла и с руганью бросилась на него сквозь цепь дервишей.

— Вот, — закричал Саид, — клянусь! — Саид схватил лепешку, начал ломать ее, говоря — Пусть не есть мне хлеба всю жизнь, пусть умру от голода…

Толпа замерла: это была страшная клятва. Толпа на секунду заколебалась.

— Не верьте! — закричал домулла. — Было ядовитое, сейчас — не ядовитое. Совсем не ядовитое.

Толпа взвыла.

— Лепешки ядовитые, лепешки ядовитые! — твердил Саид.

Толпа гудела.

— Зерно ядовитое? — спросил домулла Асана.

— Мы везли протравленное… — ответил тот.

— Поклянешься на коране?

— Поклянусь, — ответил Асан.

Домулла прекрасно знал, что лепешки испекли из зерна, которое вез Джолдывай, за чистоту которого тот ручался, клялся в этом на коране дома, у домуллы. Поэтому домулла был спокоен. Он хотел получше использовать провал Асана и Саида и злорадствовал.

— А ты, Асан, поклянешься, что хлеб сейчас, после освящения, ядовитый? — спросил домулла ехидно.

Асан заколебался. Какие у него были доказательства— слова какого-то неверного? Правда, он верил начальнику, но клясться на коране — это было слишком серьезно. Вся толпа ждала. Нарастал гул.

— Поклянусь! — вдруг закричал Саид, и снова наступила мертвая тишина в фиолетовых сумерках.

— Поклянусь! — заявил и Асан.